так, как мы оказались здесь?
[indent]
* * *

— ты можешь быть серьёзным? — спрашивает она, пытаясь посмотреть в эти вечно ускользающие глаза. — нет, я серьёзно, ты можешь быть серьёзным? — продолжает упрямствовать (бесит-бесит-бесит), чем и занималась, впрочем, последние два месяца совместной жизни. он смотрит куда угодно, например на разросшееся фикусовое дерево в горшке, закидывая в рот ещё один солёный орешек из пачки planters. ответ будто бы очевиден и разговор завершён, только у женского пола решения вопросов неизменно сложные, растянутые как самое нудное шоу на эпизодов двести. сдаётся только потому, что не терпит затянувшейся тишины — бесит. переводит на неё взгляд тяжело вздыхая, а плечи уныло опускаются. 

— я же говорил с тобой на понятном языке, могу повторить на русском, но вряд ли ты поймёшь лучше, — бесстыдства ему не занимать, напротив поделиться с каждым нуждающимся. — только аппетит испортила, — бросает пачку орешков на поверхность комода, по которой они разлетаются, то ли непредусмотрительно, то ли нарочито. на комоде стоят фотографии: вот здесь саша совсем мелкий и учится ловить рыбу где-то в сибирских краях; здесь мама парит белоснежным облаком в пуантах над сценой королевского альберт холла; здесь отец позирует для долгожданной статьи в the independent; здесь айрин улыбается ярче солнца в праздничный день не менее праздничного выпуска из медицинской школы. ни одной фотографии в рамке, которая заявляла бы о том, что этот парень находится в отношениях. она смирилась, ведь три месяца — ничтожный срок; она могла смириться с каждым его чудаковатым недостатком, не случись «сегодня». сегодня её тело мелко дрожит, глаза щиплют слёзы, которым не позволит потечь по щекам — уродливо получится, тушь совсем не водоустойчивая. впрочем, саша вряд ли заметит. саша ничего не замечает. 

— ты полагаешь, что можешь так обходиться со всеми? кто дал тебе это право? нет, однажды кто-то должен тебя проучить, — она злобно усмехается, словно бы ухватывается за спасательный круг, обещает выжить ему назло. саша прячет руки в карманы брюк, тем самым лишь подтверждая, что не собирается становиться серьёзным. угроз подавно не боится; если бы отец вздрагивал от каждой угрозы, едва ли оказался бы на обложке forbes.  — ты не можешь разорвать отношения только потому, что тебе вдруг захотелось. ты не можешь. 

— я могу! — он вспыхивает, не желая голосовых связок.  — ты не можешь указывать мне, никто не будет указывать, — более всего терпеть не может у к а з ы. быть может, она знает, успела выучить домашнее задание, подготовиться к экзамену; быть может, доводит умышленно и добивается успеха. саша — это иногда невозмутимая гладь бензина, стоит кинуть пылающую спичку и не миновать беды. а ведь всё начиналось, казалось бы, безобидно. он не собирался сегодня устраивать конец света. свет не готов. 

— тогда они правы. они правы в том, что ты не способен принимать решения. ты под контролем, вот и бесишься, правда? по-настоящему свободные люди не должны доказывать, что свободны, — неожиданно холодно _ невозмутимо улыбается, направляясь к в ы х о д у.  — сообщи, когда тебя здесь не будет, не хочу сейчас вещи собирать. находится в одном помещении с таким неудачником... — она оборачивается, — вредно для здоровья. 

захлопывается дверь за спиной — не впервые; сколько захлопнутых дверей было в твоей жизни? саша усмехается и первым делом отправляется на кухню, забирая банку пива из холодильника. сегодня он расстался с очередной симпатичной девицей и не стоит быть наблюдательным, чтобы вычислить его этакий «идеальный» тип: они все словно из инстаграма, сошедшие с глянцевых обложек или французских модных подиумов; они зачастую не обладают интеллектом высокого уровня, удобства ради, ведь он в проблемах не нуждается. а она была исключением. она была слишком умной несмотря на стройные ноги. она запустила необратимое, того не подозревая. 

— больше никаких девушек с именем келли, санёк, — обращается к самому себе на языке, который звучит словно родной и чуждый в одночасье. — они явно прокляты, или... ты? — остановится посреди квартиры, ловя собственное отражение в зеркале. согласись, скорее проклят ты.
[indent]
* * * 

[indent]
— пожалуйста, напомни что нужно проверить состояние миссис бейл через полчаса, иначе от своего босса получу подзатыльника. всю ночью не спал, собирал её вещи... в мусорный мешок, — выходя из палаты пациентки саша зловеще улыбается, оборачиваясь в сторону интерна джейми макнила, которому предписано следовать за ординаторами и познавать мудрость на практике помимо того, что кураторы не оставляют их души в покое. впрочем, джейми младше всего лишь на три года, а саша в ординаторах год с натяжкой, — они быстро нашли общие интересы, такие как обсуждение медсестёр в «соблазнительных халатиках». — хочешь, поделюсь номерком? правда такую женщину никому не пожелаю. она знает своё дело, поверь. я имею в виду, уничтожать мозг. а мы здесь, между прочим, каждый день чужие мозги спасаем. 

— на самом деле, мне начали нравиться девушки попроще, — робко признаётся джейми, поправляя большие круглые очки. — рано или поздно каждому из нас придётся выбирать, верно? или ты так до старости собираешься? 
[indent]

[indent]
по больничному коридору блуждают первые солнечные лучи, прорвавшиеся сквозь тёмно-лиловые трещины неба. пахнет привычно хлором, которым тщательно отмывают полы и не только. пахнет вдруг какой-то безнадёжностью. чужие слова будто вынуждают его замедлить шаг. весьма вовремя вдалеке мелькает белый халат одного человека, пожалуй, самого важного в жизни. словно высшие силы норовят намекнуть, подкинуть спойлер на твоё будущее, только ты слишком недогадлив, просто глупо улыбаешься. 

— ну, пожалуй, ты прав. подумаю об этом завтра, — произносит фразу любимой героини, столь безответственную и капризную фразу, которая скорее означает то, что не подумает никогда. по меньшей мере, не сегодня, не завтра, вряд ли послезавтра, потому что у него свои отношения с сердцем. самый важный человек успешно скрылся за поворотом. значит у неё тоже утренняя, — улыбается своей мысли, прежде чем направиться в ординаторскую. 
[indent]
и здесь случается мой выход. 
[indent]
в ординаторской шумно. никогда не бывает тихо в этой комнате, однако сегодня особенно шумно. здесь люди пьют кофе, едят, перекуривают (запрещено, сколько повторять?!), ночуют, чистят зубы, переодеваются, живут, выполняют нудную работу за компьютерами, обсуждают дела пациентов, просматривают рентгены, и здесь же люди обсуждают последние новости больницы, запускают цепочку сплетен, делятся шокирующими слухами, которые успевают выхватить из утренних газет. ординаторская — своеобразный храм, святилище, где каждый найдёт приют, покой, несколько минут чтобы перевести дыхание или настроиться на сложную операцию. едва ли от своего «приюта» ожидаешь предательства. саша останавливается возле двери, не торопится протягивать руку, прислушивается. утреннее совещание прошло, отчего же столько шума, словно происходит самая горячая дискуссия? не открывай дверь, не совершай ошибку. он ведь, упрямый, любопытный, открывает дверь и мигом воцаряется тишина. кто-то пытается спрятать что-то за спиной, но другой «кто-то» выхватывает газету; доподлинно неясно, кто именно прав: решивший повременить или же действовать сгоряча. джейми осторожно прикрывает дверь, а у саши скребется внутри гадкое предчувствие. 

— ты это видел? — взмахивает газетой кристиан, словно флагом то ли в честь поражения, то ли в честь того, что кто-то готов сдаться. саша вот-вот будет поражён, а следовательно, поражённые обречены чтобы сдаться. он делает пару решительных шагов, выхватывает газету злополучную, на передовой странице которой красуется знакомое лицо и собственное, не менее знакомое. глаза шустро исследуют заголовок и тексты в абзацах, а пальцы тонкую бумагу нещадно сжимают и мнут. остальные будто ничего ранее не видевшие, собираются вокруг и продолжают качать неодобрительно головами. 

— чёрт, — шепчет он. 
[indent]

  [indent]
саша раскрывает газету перед лицом, наконец-то поднимая голову с чужого плеча. этот день должен был найти завершение в том, что одаривает настоящим покоем. они столь удачно оказались в одиночестве и никто даже не стал включать свет, разве что настольная лампа горит и пара мониторов. все ординаторы озабочены вечерними обходами. в очередной раз пробегается глазами по строкам, прежде чем приосаниться и подготовиться к выразительному чтению. 

— александр ланской: вся правда про избалованного сыночка известного бизнесмена. эксклюзивное интервью с его без пяти минут бывшей невестой, — вкладывая всевозможные театральные способности, прочитывает и обессилено опускает газету на колени.  — читать вслух откровенную клевету не буду, это ты можешь сама сделать. я не знал, что обиженные женщины настолько опасны. разве с кем-то вроде меня можно рассчитывать на серьёзные отношения? — переводит взгляд на неё, столь удобно рядом усаженную (саша обычно тянет за руку и редко спрашивает разрешения), ожидая отрицательного ответа; ведь иного ответа быть не может.  — да, это правда, но разве нужно кричать о таком на весь мир? то, что я не берусь за серьёзное, — единственная правда. а вот то, что... папа оплатил мне место в оксфорде — враньё, — произносит почти обиженно. путь студента-медика, пожалуй, единственное достижение, которым саша имеет право гордиться и не испытывать уколов совести. однако, жёлтая пресса считала иначе, а уважаемые сми брали интервью у его бывших. 

— наверное, отец прав, — пожимает плечами, перекладывая газету на её колени и поднимаясь с диванчика. — это не моё, только репутацию отделения буду уничтожать. врачи с купленными местами... я бы таким не доверился. 

отворачивается от окна, за которым лондонские вечерние огни горят; из некоторых окон можно вовсе наблюдать «лондонский глаз», биг бен, тауэрский мост, вестминстерский дворец, — удачное расположение, будто попадание в больницу равняется экскурсии по главным достопримечательностям. саша отворачивается, чтобы взглянуть на айрин и задаться вопросом: а стоит ли отступать?
[indent]
* * *

«если не хочешь быть неудачником, просто не будь им», — говорила мама, приглаживая его бунтарские кудри и шишку на лбу, после очередной драки с ребятами из школы. его обзывали неудачником, что отцу сильно не пришлось по душе однажды; и тогда он попрощался со всеми ребятами-драчунами в лондонской школе для детей русских эмигрантов. странно, английские ребята вовсе не рвались драться и запускать камни в его лоб. ещё более странно то, что отец зачастую пёкся об имени бренда; он ведь достиг небывалых высот и какие-то оборванцы не будут обзывать его сына н е у д а ч н и к о м. саше надёжно вбили в голову то, что неудачником быть недопустимо. стоило на половину дня погрузиться в этот образ, внутри нечто взбунтовалось, вылилось в движущую силу, благодаря которой теперь стоит напротив дверей домашнего кабинета. а быть может, ко всему прочему слова матери снова воодушевили и пообещали, что всё будет хорошо. 

саша давно обитает за пределами родительского дома, выкупленного с гордостью у потомственных аристократов; однако, не питает надежд на то, что ему позволят свободно болтаться где угодно, рано или поздно лимит свободы будет исчерпан. сегодня он располагает такой роскошью как квартира в примроуз хилл и визиты к семье в исключительных случаях. сегодня исключительный. тянет до последнего, подпрыгивая, покачиваясь на месте и совсем не решаясь войти; ей-богу, будто за дверью спрятался монстр из-под кровати или заведующий больницы. кажется, если зайдёт сейчас, не выйдет уже никогда. саша делает шаг, ведь не хочет быть неудачником. 

отец не отрывает тяжёлого взгляда от бумаг на столе; и сколько помнит саша отца, тот неизменно был поглощён бумажной работой, звонками и бесконечными переговорами. запивает горечь сигар шотландским виски, поставляемым частными лицами из шотландии. отец делает всё, чтобы отличаться. никогда не возьмёт бутылку в обыкновенном sainsbury's и, впрочем, никогда не ступит на территорию подобного заведения. его империя была воздвигнута ради иных целей. он знает, сын не является без причины / просьбы, поэтому молча оставляет своё рабочее место и перемещается к зоне около камина.

— уже догадался, да? — падает в кресло совсем не аристократично, точно неряшливый подросток. серьёзные разговоры у них происходят на русском языке, как и серьёзные скандалы, чтобы никто не понял, никто не написал в очередной «жёлтой» статье. — в общем пап, не хочу тянуть, давай сразу к делу. ты же деловой человек? я хочу съездить кое-куда, для меня это очень важно. 

— обычно для такого ты не просишь разрешения. нужны деньги? — отец вовсе не возражает против деловой беседы, собираясь вероятно выслушать сына, прежде чем выказать свою озабоченность будущим его и компании. 

— это очень далеко, — саша беспокойно ёрзает в кресле, стараясь не смотреть в глаза, — немного опасно, тем не менее, люди возвращаются живыми. мой куратор собирается в горячую точку с миссией красного креста. лучших ординаторов берёт с собой. понимаешь, да? — вскидывает брови в надежде на то, что папочку удастся подкупить. его сын лучший и должен остаться лучшим. — это шанс показать себя, проявить, понять чего вообще хочешь от жизни, — а ещё это шанс доказать, что никакой ты не неудачник, наверняка о тебе напишут в новостях и высветят репутацию; саша до конца не понимает простых истин: горячие точки не предназначены для выгоды, разве что чужой. повезёт, если вернёшься живым. отец понимает больше, однако смотрит невозмутимо. 

саша знает, что его мечты стоят дорого, а за самодурство подобного рода вовсе придётся душу продать. но ведь тебе это сейчас нужно? перед глазами дешёвая, отвратительная статейка; в голове голос, точно заевшая пластинка, утверждающий, что каждый шаг с чужого позволения, каждое решение продиктовано со стороны, а внутри получается пустота. за этим наслоением и его первобытные грёзы, с которых всё начиналось: ты ведь хотел спасать жизни, сашенька. в одну предательскую секунду возникает совершенно скрытое желание получить прямой отказ, то ли от дурного предчувствия, то ли от подкатывающего страха комком в горле. долгое молчание никогда не венчается чем-то хорошим, а особенно его хитрая ухмылка, лёгкий прищур глаз и вздох, словно бы говорящий «так и быть, будет тебе». 

— не наигрался значит? — отец подливает виски в стакан. разумеется, все сашины порывы благие скидываются в ящик под названием «игрушки». серьёзным занятием могло быть только одно.  — хорошо, подпиши бумагу и продолжай, пока не наиграешься, — добродушно продолжает он, словно всё сказанное — безобидно, не имеет контекста в качестве печальной предыстории. 

саша совершает ошибку, быть может, в порыве детской обиды. быть может, не отдавая должного значения б у м а г е, которая совершенно бездушна, выдерживает любую тяжесть и способна иметь самые огромные цены. бумаге доверять нельзя, как и родным людям. 
[indent]
* * *

летние ночи тёплые. воздух полон сладкого цветочного аромата. жар поднимается от раскалённого асфальта (говорят, был самый жаркий августовский день). совершенно привычно обещают дождь, о чём можно узнать вовсе не из прогноза погоды, а от ведущих беседу малознакомых пациентов; ведь беседу они начинают неизменно с впечатлений о сегодняшней погоде, продолжают возмущениями по поводу завтрашнего дня, а завершают предложением выпить чашку чая в больничной столовой. после девяти мало кого встретишь на территории парка, разве что ординаторов и врачей брошенных страдать в ночную. саша вдыхает полной грудью этот свежий, влажноватый воздух, отпуская от себя всё, что порывалось не давать покоя. останавливается на мгновенье, наблюдая её, сидящую до сих пор (и по дружеской традиции) на скамье. он обещал и даже был готов поспорить, что вернётся через пять минут. остаётся ещё десять секунд и пять шагов. на каждый шаг по две секунды. 

— твой любимый, — протягивает с видом героя-победителя стаканчик с кофе из местного автомата. врачи в ночную спасаются как могут.  — ладно, может и не любимый, — пожимает плечами, но стаканчик продолжает упорно протягивать. торопится усесться рядом, чуть толкая в бок, разумеется, по-дружески.  — знаю, твой любимый тот, что готовлю я. но за пять минут в ординаторскую не поднимешься, — заявляет самодовольно, нисколько не сомневаясь. — как думаешь, нужно подстричься? — помолчав минуту-другую, саша задумывается о своём, забывая посвятить айрин в контекст своих размышлений. а контекст совершенно прост, — теперь его заботит только предстоящая поездка, вызывающая и страх, и ужас, и безграничное любопытство.  — сэр джонстон одобрил мою кандидатуру для поездки... туда, где... говорят, горячо, — саша всегда растягивает паузы меж словами, когда особенно задумчив _ озадачен.  — я всё думаю, зачем напросился? хотя это здорово, правда? мы же пришли в профессию, чтобы людям помогать. а этим людям очень нужна помощь, — и, пожалуй, айрин единственная, с кем он способен разделить своё волнение, совершенно не стесняясь показаться слабым.  — а ты спрашивала? ты же лучше меня, тебя взяли бы сразу. признавайся подруга, уже вещи собираешь? — толкает локтем в бок, и только заметив волнение кофейной жидкости в стаканчике, осознаёт свою ошибку и принимает раскаивающийся вид.

i    k n o w    w h a t ' s   
beautiful
looking at you

саша усмехается, собираясь вероятно посмеяться над собой и своей показной отвагой, но постепенно ухмылка стирается с лица, оставляя задумчивое выражение. вариантов и впрямь, много. разум трезвеет и всё сложнее поверить в то, что девушка с замашками истерички вынудила его на столь рискованные приключения. почаще следует общаться с айрин, — она как никто иной вправляет его вечно съезжающий мозг (как та самая крыша). 

— значит, не оказаться мне на обложках всех газет и журналов? — оставаясь серьёзным, он конечно же шутит или скорее прикрывается шуткой, позволяет сработать привычке, чтобы не дай боже, не восприняли всерьёз. впрочем, об этом он забывает быстро, переключаясь на самый важный вопрос, который стоило задать самому себе. бросает на неё взгляд, по которому должна понять. всегда понимала, всегда будет понимать. вовсе не страшно, не стыдно, признаваться, разумеется. улыбается, чувствуя теплоту руки и слов, сказанных в поддержку. её слова неизменно обладают магией. а быть может, она единственная на весь мир, кто верил / продолжает верить; разве что его мать была таким же особенным человеком, только её больше нет и айрин осталась одна. другим саша едва ли сам поверит. его убедить — тот ещё талант и дар требуется. 

— хорошо, обещаю, — закрепляет «на мизинчиках» почти клятву. откровенно говоря, он не располагает намерениями героически погибать (бывшая того явно не стоит). быть может, позже решился бы, только не в свои двадцать восемь, когда вся жизнь и ординатура впереди.  — спасибо, мне полегчало, — вовсе не приукрашивает, не врёт во благо, потому что стоит взглянуть на неё и всё налаживается. м а г и я. теперь смотрит внимательно, подозревая что реалии жизни (иными словами, проблемы) гложут не только его; дружба — дело взаимное, не так ли? чуть прищуривается, пытаясь заглянуть в её душу не иначе, и ждать долго не приходится.  — эй! — саша только имитирует недовольство, а как только чувствует приятную тяжесть на коленях, совсем расплывается в довольной улыбке. о сплетнях он вовсе не думает и даже не пытается подобные проявление дружеских чувств скрывать. слишком большая цена непонятно ради чего, всё одно найдут о чём поболтать за спиной. иногда сплетни выручают. когда очередная внучка больной бабушки предлагает выпить чаю, а кто-то да ляпнет со стороны «а твоя девушка-ординатор ревновать не будет?»; ведь не грех вовсе, скорее называется выживанием и превращением подлостей против тебя в оружие. саша доволен. пытается заглянуть ей в лицо — не очень-то удобно, оставляет попытки, ожидая пока айрин расскажет то, что должна. верно, в любую дружбу включается обязанность выговаривать всё, что тяготит душу. 

— какая ты негодяйка, бэ айрин! мне ничего не сказала, — разумеется, по-доброму, по-дружески, что непременно в голосе чувствуется. саша вовсе не обижается, только радуется тому, что теперь они вместе, в одной опасной лодке; а стоит ли такому радоваться? он бы подумал о сомнительных радостях, если бы не услышал что-то про «высокую цену». брови хмурятся сами по себе (и в этом они похожи, оба хмурятся), хмурятся только сильнее, чем дальше и глубже заводит её рассказ. — что же... пожалуй, я тоже был бы против, — бормочет себе под нос, соглашаясь мысленно с мистером бэ; они не столь близко знакомы (в отличии от мистера ланского, связи которого распространились по миру), однако понять можно, не так ли? твоя дочь едет в горячую точку, где взрываются бомбы, — не особо обнадёживает. саша сдерживается лишь из какой-то солидарности, будто после полученной поддержки со стороны айрин, попросту не может не поддержать её. — о, как это отвратительно. у него же много денег, куда ещё? ты превзошла себя. пугает и восхищает одновременно, — произносит задумчиво, поднимая ненадолго глаза к освещённому городскими огнями небу; а там, где опасно, наверняка звёзды видны; звёзды, которые взрываются вместе с домами и людьми. — или это он превзошёл себя... в любом случае, вы так похожи, не заметила? он конечно, не прав, — на самом деле прав, — но я тоже буду немного волноваться, — на самом деле будешь сильно тревожиться. в иной раз тишина насторожила бы, сегодня он особо рассеянный и особо романтик, который ищет в небе ответы на вопросы. 

саша, вне всякого сомнения, слушает её, но оказывается, недостаточно внимательно. кивает головой: конечно помнит, это британское шоу о том, как непросто быть королевской семьёй порой сходилось с реальностью его собственной жизни. подобное не забывается. впрочем, судьба героев этого фильма походила и на жизнь айрин. он знает. однако, когда доходит до сути, чуть не срывается с обрыва в пропасть, — иначе не описать чувство, заставляющее схватиться обеими руками за лакированные доски из которых когда-то сколотили скамейку. саша был готов пожалуй, свалиться вместе с айрин на землю, что крайне нежелательно. вдох-выдох. глубокий вдох. вспомнить как учили дышать на пороге морга, в котором прячутся все кошмары студента-медика. как учили дышать, когда надо было протянуть руку для сдачи крови, — не переносит, находя в этом забавное сходство со своей п о д р у г о й. а подруга сообщает новость, которая похлеще всего перечисленного. мысли путаются клубком ниток, нещадно и бесповоротно. 

— подожди... что? струсила? подумаешь, струсила! нет, ты спасла бы свою жизнь, — вовсе не слова поддержки, всего лишь то, что вырывается на рванном выдохе. саша поверить не может. осознать не может. отдать свою жизнь и свободу взамен на что? впрочем, не тебе судить, идиот. — это... это не было бы трусостью, скорее наоборот, потому что... — запинается, теряется пуще прежнего, не находя больше слов, тем более подходящих. айрин знакомится с женихом, — это что-то совсем уж дикое; и только благодаря туману да бурлящим чувствам не замечает неладного; не замечает хрипотцу в голосе, не улавливает может быть, совсем тихих всхлипываний. а стоило бы меньше думать о себе. айрин продолжает говорить, саша продолжает не верить, точное ему снится дурацкий сон. сюрреалистично, не находите? они оба оказываются в тех ещё дураках и ему отчего-то не хочется признаваться в том, что оставил подпись на какой-то бумажке. стоит согласиться, их отцы друзья не даром. 

— не могу одобрить всех вариантов, некоторые звучат вполне ничего. а если хочешь, придумаем идеальный план побега вместе, — всё ещё не ощущая реальности, воздуха, сегодняшней ночи, саша готов поддержать любую идею, лишь бы не отпускать айрин замуж. ведь этим закончится история знакомства? — можно подсыпать ему яд... вы же пойдёте на свидание? — очередная блестящая идея, ведь совершенно не обязательно жертвовать собой, если можно пожертвовать чёртовым женихом. саша всего лишь шокирован. всего лишь. — я всё организую, могу даже устроиться официантом в этот ресторан, тогда тебе не придётся пачкать руки, — говорит будто бы серьёзно, голос ни разу не дрогнул. здравость возвращается к рассудку весьма медленно. он тяжело вздыхает и опускает голову от безысходности. знакомое чувство. — вернуться в корею?... 

её отец не может быть настолько тираничным. не может отдать любимую дочь в руки жестокого человека, верно? да и в руки старого — тоже. саша отказывается верить, упрямо мотая головой, точно маленький. иначе сойдёт с ума, если только посмеет представить как чужой человек замахивается, приказывает или распускает руки (пусть и право имеет). за несколько секунд саша переживает свой личный конец света. жизнь начинается и заканчивается здесь. никому не позволит т а к обращаться с ней, и пусть её отец предпринимает что пожелает. саша настроен неожиданно серьёзно. 

— нет, твой отец не настолько жестокий, чтобы отдавать в руки плохому человеку любимую дочь, — произносит более уверенно и трезво, расслабляя пальцы, которыми держался за скамейку. — другое дело, брак с человеком, которого не любишь... это жестоко, — снова впадая в задумчивость и совсем не помогая, — но мистер бэ может передумать. представь, как будет волноваться за тебя, осознает, что жизнь одна и растрачивать её таким образом нельзя. особенно если жизнь твоя... — ему не стоит разбрасываться пустыми надеждами. она ведь, своего отца знает лучше. тем не менее, саша отчаянно пытается верить в лучшее и цепляться за последнюю спасательную шлюпку. дурацкое чувство, будто вместе с ней собираются женить его; сейчас — дружеская эмпатия, позже — суровая правда.  — и доказывать долго не придётся, они сразу поймут, насколько ты хороша, обещаю тебе, — стоило бы улыбнуться, но саша наблюдает за ней снова грустными глазами и голос звучит совсем уж грустно. 

на сей раз вызов — спасение. ему нужно побыть в одиночестве и осмыслить, принять то, что услышал; так и остаётся сидеть поникший, озадаченно _ опечаленный, потупив взгляд. она бы ушла сейчас, он бы остался, а спустя время они бы поговорили снова; однако, что-то идёт не по плану, она не уходит, а он поднимает глаза и видит исцеляющую улыбку на её лице. чуть покачивается, словно все силы растерял (или растерял); чуть улыбается, едва заметно кивая головой.  — встретимся позже, — прячет руки в карманах халата, упорно отказываясь смотреть ей вслед, иначе возникнет ощущение что смотрит в последний раз. что за бред, ланской? снова саша посреди замедленного мира, побеждённый безысходностью и беспомощностью. снова грустные глаза и под ногами не букет, но пустой стаканчик, пахнущий дрянным кофе. дежавю? а быть может, ничего не изменилось и он до сих пор идёт по дорожке, ведущей к библиотеке. 

ты знаешь, подруга, все горячие точки — мелочи в сравнении с тем, что я могу потерять тебя навсегда в руках чужого мужчины.
[indent]

(    у б е г а й    х в а т а я с ь    з а    п у г л и в ы й    в о з д у х    )
п е р е д а й     н а    т о м    к о н ц е    з е м л и    п р и в е т
[indent]
томас джонстон — он же сэр джонстон, получивший прозвище то ли из вежливости, то ли из неопытности и молодости ординаторов; не разобрать, когда живёшь в стране, где жива монаршая семья и аристократия с её вековыми семейными гнёздами. он стал отцом не только для четверых детей, но и для каждого ординатора, проходящего через курс узконаправленной нейрохирургии. говорят, он — легенда, и вовсе не потому, что отец четырёх детей (многие согласятся, домашняя работка у него не из лёгких), а потому, что провёл множество операций, длящихся едва ли не сутки; он взаправду герой и спаситель жизней, опытный сапёр, искусно обезвреживающий бомбы замедленного действия, — аневризмы. он мелькал на глянцевых обложках, о нём слышала королева и книга между делом, стала бестселлером. само собой, когда человек этого уровня приглашает в путешествие, пусть самое опасное в вашей жизни, невообразимо отказать (взаправду ощутишь себя трусом). будучи заведующим нейрохирургического отделения в больнице святого томаса (забавное совпадение в именах?), он не забыл полевой работы, в которой провёл не один год и свято верит, что каждый молодой врач обязан испытать себя на линии фронта. «ведь просто прятаться в чистеньком госпитале, за чистеньким халатом с фонариком в кармане. а вы попробуйте иначе. захочется ли вам быть врачом?» — убеждённо и вдохновенно говорил он, презентуя предстоящую поездку. его слова не могли не откликнуться в сердцах тех, кто занимает место по призванию, а не по престижности или перспективной заработной плате. нейрохирурги получают достаточно, верно; взамен не видят своих детей и жён, ночами под напряжением оперируют и всегда готовы сорваться, — это призвание. и пожалуй, они заслужили свои нули в чеке. саша осознает многим позже то, что находится здесь по призванию. и вовсе не глупая месть толкнула на самый отчаянно _ опасный шаг в жизни. 

казалось, с приближением сирийской границы взрывы становятся слышнее; лишь казалось, потому что сознание разыгралось всерьёз после посещения штаба «врачей без границ». рейханлы — ближайший турецкий город, познавший неспокойствие своего крайне беспокойного соседа; город, повидавший и принявший множество искалеченных людей и судеб. каждый хлопок отдавался каким-то недолгим, но испугом, а ведь они обсуждали план отступления на случай серьёзной опасности и экстренной эвакуации. в штабе получены указания, меры предосторожности и «тревожные» рюкзаки, так как едва ли будет возможность заехать на заправку за бутылкой воды или сладким батончиком. стоит тяжёлый рюкзак поднять и приходит окончательное осознание: ты далеко от дома, здесь не звучало слово «безопасность» и не побежать обратно на самолёт до стамбула. единственное, на что решился саша перед выходом из штаба — забрать несколько бутылок воды из рюкзака айрин, дабы не носить ей такие непозволительные тяжести. 

закрадывается предательская мысль: может быть, их отцы были правы. 

пыхтящий фургончик, иными словами минивэн прошлых лет, подъехал в тот момент, когда казалось, что волосы воспламенятся от одних жгучих солнечных лучей. показался водитель определённо местной наружности и совершенно не говорящий на понятных языках; благо сопровождающий из «врачей без границ» послужил и переводчиком во всяческих сложных ситуациях. разместившись на сиденьях, они поняли, что наконец-то движутся в сторону границы. 

— джейми, перестань пялиться на неё, — подаёт голос саша, окончательно теряя терпение то ли благодаря джейми, то ли благодаря пустынным видам за окном. его друг удобно уместился по середине, и по мнению саши, взаправду слишком часто обращает свой взгляд из-под запылённых очков в её сторону. наверное дело в том, что айрин пользуется особенным парфюмом; если она вообще пользовалась парфюмом для этой поездки, что сомнительно; у саши нос вовсе забит пылью и песком. говорят, дальше — только хуже.  — что? — откликается на один только взгляд джейми в его сторону. — она занята.

— кем? — мгновенно хмурит брови джейми, будто айрин здесь не существует и вовсе не её плечо столь тесно жмётся к его. на передних сиденьях кто-то посмеивается, а доктору джонстону приходится смириться с тем, что ответственность за этих детей отныне личный груз ответственности. 

— мной, — уверенно отвечает саша, нисколько не колебавшись и даже не собираясь объясняться. зловещее сознание добавляет «и вообще она замуж выходит», но здравый рассудок побеждает. отворачивается резко, дабы джейми невзначай не прочитал в сашиных глазах нежелательную правду. — какова вероятность того, что нас разбомбят до того, как мы пересечём границу? — неожиданно спрашивает он всё таким же невозмутимым голосом, на сей раз обращаясь ко всем пассажирам. помимо неговорящего водителя, разумеется. затянувшаяся тишина свидетельствует лишь о том, что ответа ждать не стоит. 

округ рейханлы представлял невообразимый оазис: бледно-зелёные холмы, бедные аккуратные бетонные коробки (дома), редкие магазины, заправочные станции, тёплый ветер; рай в сравнении с тем, что происходит на границе. выжженная земля, в которой намёки на жизнь крайне слабы. саша лишь полагает, что выбирается на свежий воздух откашливаясь от пыли (бездумно приоткрыл окно во время быстрой поездки), но стоит сделать вдох и лёгкие отказываются принимать то, что вдыхаешь. первым делом он хорошенько откашливается, мужественно отказываясь от помощи. 

— вернусь домой без лёгких, всего лишь, — вставляет очередной комментарий, когда становится легче; быть может, люди, толкующие о избалованности детей богатеньких родителей, не ошибаются. а ветер здесь горячий, жар поднимается от земли, песок путается в волосах и оседает на губах; плохая идея проводить здесь летние каникулы; он натягивает улыбку на лицо и наконец-то начинает присматриваться к тому, что происходит вокруг. всех просят выстроиться в очередь. оказывается, они достигли первого блокпоста. прищурившись от яркого солнца, саша пытается высмотреть хотя бы что-то впереди себя. здесь появляются люди в форме, — турецкие военные. у них лица чертовски строгие и взгляды острые, оглядывают каждого и может быть, мысленно называют сумасшедшими. через какое-то время под солнцем (он додумался натянуть кепку) переводчик раздаёт документы. 

— вот уж никогда не думал, что стану губкой бобом квадратные штаны, — произносит со всей серьёзностью, смотря на только вручённую карточку. саша просто нервничает. — шутка, теперь буду неким питером, жаль, что не паркером, — пожимает плечами, отводя взгляд в сторону. — а что тебе досталось? ты больше не говорила с отцом до отъезда? — когда сурового вида мужчина в форме отходит, саша торопится задать вопрос, не дающий покоя с самого аэропорта хитроу в лондоне. впрочем, обстановка едва ли располагает к разговорам по душам. 

когда они перешагнули границу из колючей проволоки, обратный путь был окончательно невозможным. 

пока бронированная машина проезжала через огромный, но пустынный, словно вымерший город, ему хотелось закрыть глаза и не открывать, пока не пройдёт предстоящая неделя; но вместо своего естественного желания, саша пялился в тонированное окно точно зачарованный (или скорее шокированный), то и дело натыкаясь взглядом на очередную военную машину, танк посреди улицы или босого ребёнка в ободранной одежде. местами по улицам бродят люди, которым вероятно настолько плевать, что они не чувствуют палящего солнца. на заднем плане кто-то рассказывает о том, что здесь имеется даже аптека, университет, футбольный клуб, забегаловки с местной кухней, продуктовые магазины и почта; городская больница совершенно не пригодна для лечения людей, а попытки правительства отвоевать город не прекращаются. более того, совершенно обыкновенный факт — быть врачом в сирии опасно для жизни, потому помимо отсутствия мест для приёма больных, попросту отсутствует квалифицированный персонал и банальные запасы спирта да перевязочных материалов. ему остаётся смириться с ощущением сна, будто находится под крепким седативным _ снотворным, а всё вокруг — кошмарный сон, нужно всего лишь проснуться. 

там, где располагаются американские военные, отмечал их проводник в «летние каникулы», безопасно и опасно в одночасье; это защита и соблазнительная мишень, поэтому находясь в определённой близости от непосредственной базы, врачи должны понимать — никто не мог нести ответственности за прилетевшую ракету и трагично оборвавшуюся жизнь. «врачи без границ» оказывают помощь местному населению, а военные оказывают помощь «врачам без границ», — совершенно привычный, обыкновенный круговорот оказания помощи. своеобразная больница и лагерь медиков разместился на окраине эль-хасака, — там, где обстрелов меньше. воодушевляет, — мысленно возмущается саша, окончательно теряя всякие силы на то, чтобы воспринимать совершенно новую картинку перед собой. когда-то здание отводилось под некую гостиницу, но вскоре стало очевидно, что госпиталь — нужнее, а туристов помимо беженцев с разных частей сирии попросту не существует. пришлось переоборудовать. когда экскурс наконец был завершён, саша бросает свой рюкзак под просторной палаткой (где предстоит жить, или существовать?) и уходит в неизвестном направлении, лишь бы уйти и может быть, побыть в одиночестве. 

закаты здесь удивительно красивые — золотые. небо залито чистым янтарём, а раскинутое пустынное пространство и руины точно золотом отливают. быть может, однажды здесь победит добро. его слух становится неожиданно чутким, откликается на любой шорох и сейчас слыша чьи-то шаги позади, порывисто оборачивается. это всего лишь айрин. выдыхает облегченно, словно ожидал увидеть позади себя солдата из диктаторской армии. за изнурительную поездку до пункта назначения они услышали достаточно историй, чтобы лишиться сна на ближайшие ночи. 

— бояться всё ещё нормально? — мельком усмехается, окидывая её несколько встревоженным взглядом.  — как ты? — за прошедшие сутки, проведённые в пути, они впервые могут поговорить в одиночестве. он уверен в том, что откровенные разговоры теперь возрастают в цене и необходимы наравне с воздухом, иначе не выжить. — ещё ничего не началось, а я уже сомневаюсь в том, что хочу что-то доказывать, — нисколько не стыдясь признаётся, на несколько секунд потупив взгляд. возвращаться обратно определённо поздно и сами небеса посылают тому доказательство: недолго им удаётся побыть наедине, расфокусированный взгляд цепляется за маленькую фигурку в отдалении; фигурка совсем крохотная, хрупкая, чем ближе, тем яснее — детская. саша переглядывается с айрин, чуть напрягаясь, но бежать определённо п о з д н о. да и разве кто-то убегает от детей, помимо тех гуляк с фобией на серьёзные отношения? этот малыш вблизи совсем очаровательный, если таким словом можно назвать ребёнка с большими, чёрными глазами и кудрявыми, густыми волосами; длинная, растянутая футболка достаёт до расцарапанных коленок; ручонки маленькие испачканные, едва ли знакомы с мылом и водой. говорят, люди здесь бродят повсюду и таким встречам удивляться не стоит. саша смотрит на мальчишку каким-то строгим взглядом, не решаясь сделать шаг вперёд. 

— ну привет, — обращается к нему, напрочь забывая, что английский язык здесь жалуют только особые люди, — врачи да военные.  — что ты здесь делаешь? — продолжает, несмотря на то что ребёнок не понимает ничего, но проявляет неподдельное, детское любопытство. босые ножки делают пару шагов навстречу и ручонка протягивает какой-то цветочек, бог знает где найденный в этой пустыне. вероятно, места следует знать. — это мне? спасибо, — саша успевает только нерешительно принять этот приветственный подарок, едва улыбнувшись; мальчик улыбается в ответ и через одно всего лишь мгновенье его тоненькие ноги подкашиваются. совершенно ясно что его сознание потеряно, а сознание саши включает совершенно неуместную блокировку. перед тобой дети падают не часто. он переводит взгляд растерянный на айрин, единственного человека, который находится поблизости и уж точно понимает английский язык. 

— добро пожаловать в горячую точку? 

кажется, это был понедельник. но прожив неделю в подобном месте, вы перестанете ненавидеть понедельники, потому что вторник может быть намного хуже.