///////////

— Зачем ты сделала это?
Он разочарован. От досады голос грубее и твёрже не делается.   
— Ты о чём? А, поцелуй. Я думала, между нами что-то было.. 
Она выглядит совершенно невинно, укладывая вещи в раскрытый чемодан. 
— Не было причина так думать! 
— Ты не умеешь скрывать свои чувства, дорогой. Я знаю, ты был влюблён в меня. 
— Был. Да, б ы л. Всё давно в прошлом. Ты не подумала, что время прошло? Мои чувства давно прошли. На твоей совести . . . на твоей, моя жизнь, покатившаяся к чёрту. 
— Тогда почему ты так смотрел на меня? Завороженно. Влюблённо. 
— Ты видела то, что хотела видеть, вот и всё. 
— А ты забыл о своей семье! Твой отец, все мы, у тебя были мы, а ты взял и всё бросил.
— У меня никогда не было семья там, никогда.
Голос задрожит. Шаг назад. Пятится. Люди нащупывают самые воспалённые места. Надавишь — больно. Занятно наблюдать. 
— Мистер Старк . . . мой отец! 
— Мистер Старк? Просто смешно, ты даже имени его не можешь назвать. Ты хоть знаешь, как изменилась жизнь Марка? Конечно, тебе наплевать, ты теперь звезда и не нуждаешься в помощи таких как мы. Теперь тебя возьмут в любой мюзикл на Бродвее, да? 
— Замолчи..  
— Нет, я не верю тебе Том, ни одному твоему слову. Она правильно сделал, оставив тебя.
Останавливается. Дверь. Упирается спиной. Простои в ы й д и отсюда, не оборачиваясь.

///////////

Наше шоу развалилось. Несомненно, идея Тони вечна, она будет ещё длится и длится. Однако наше шоу развалилось, его больше нет. Разорвалось пёстрой хлопушкой с наполнением из переливающихся ленточек. Громко. Эффектно. Не самый лучший, ожидаемый конец, совсем не хэппи энд, которого ждали зрители. «Вы ещё молоды. Вы всего-то делаете химию на сцене. Влюблённость ничего не значит. Ваше время ещё не пришло». Мы были безумнее всех, мы не прислушивались, не пытались даже, увлечённые катанием на волнах бурной молодости. Мы до сих пор молоды, только порознь, и чувство нехорошее, будто каждый из нас тихо, неспешно взрослеет. Я бы хотел ей сказать, что на её месте никого не могу представить. Кто бы сбегал со мной через окна? Кто бы угонял со мной машины? Кто бы танцевал со мной, чтобы не задеть красную ниточку, которая вполне безобидна? Танцевал так, словно от этого зависят жизни. Тони сообщил печально-радостную новость на днях. Мы были звёздной парой и теперь нас нет. Номера не будут прежними. Многое поменяется. «Прогресс невозможен без перемен, и те, кто не способен изменить свое мышление, не могут изменить ничего». Впрочем, он хотел сказать, что всё прогрессирует и не стоит на месте, даже наше шоу. Наше? Все ещё свято верят, все ещё ждут её дома. Они принимают её за важную часть созданного механизма, за искру, без которой не разожжётся пламя, за члена семьи, без которого не будет уюта даже в самый уютный вечер у камина или под персиковым закатом. Почему новость была печальной и хорошей одновременно? Потому что, больше н а с нет. А то, что мы зажигали зрителей, заставляли собравшихся громко аплодировать и верить нашей любви — это греет душу, оставляет хрупкие, бесценные воспоминания о нас. Я не хочу забывать её смех, её беспечность, беззаботность, любовь к свободе, глаза, отливающее янтарём на солнце, запах красных яблок, её совершенно особенный запах. Не хочу забывать ни одной из подробностей о ней, которые собирал в копилку, ведь собирал чтобы беречь вечно. Пусть н а с уже нет.
Пока отец занят новой постановкой, половина свободны, поразбежались по всем уголкам земли. Гоа, Италия, Швейцария. Заслуженные каникулы на дней пять-семь.  Дома [домом мы зовём тот самый особняк в пригороде] совсем тихо, никто не занимает ванную на три часа, никто не рассыпает кофейные зёрна мимо кофемашины, никто не закидывает корзину для грязного белья, кучей грязного белья, впрочем, цветы тоже никто не поливает — начинают ломаться и склонять свои шляпки из лепестков. Никто не придёт вечером и не спросит «разогреть пиццу?», никто не включают поп-музыку на весь дом в шесть утра, никто не бьётся подушками прямо в коридоре. Нечто похожее в доме родителей. Родители. До сих пор непривычно, даже необычно, что у меня есть родители. Пеппер готовит только для Тони, я не захожу к ним так часто, чтобы на меня готовить. Пекарни и старбакс в почёте, потому что мне не хочется приходить к ним и делать вид будто всё неплохо. Не хочется, чтобы кто-то давал советы или отматывал время назад словами надо было иначе, так как было — прошедшее время. Прошедшее. Я не стал исключением, которое осталось одно в огромном доме. Мне позвонил человек из Штатов и представился как агент, работавший со звёздами Бродвея. Я отказался от постоянного сотрудничества, но рассмотрел вариант подписать контракт на один мюзикл, который будет показан лишь однажды. Мюзиклы. Самоубийство или способ отвлечься? Развеяться. Развеять мысли. Избавиться от свинцовой тяжести в груди. Мюзиклы. Петь, танцевать, играть — это нравилось всегда, несмотря ни на что. Погружаться в сценарий, репетировать днями напролёт, валиться с ног от усталости, засыпать мгновенно, не позволяя себе смотреть в окно до трёх ночи и считать звёзды [тупое занятие]. Мне пришлось проститься с Мокпо и снова оказаться в Нью-Йорке. Путешествовать для нас, вполне обычное, нормальное занятие. Жить там или здесь, где угодно — это нормально. Мокпо будет не хватать, как и всего, что произошло в нём. Чудесный город. Он подарил мне лучшее, что было в жизни, лучшую девушку, которую я не смогу забыть. Столь яркие мгновения не забываются, глубокие отпечатки не сходят. Звёзды восходят каждую ночь, всегда сияют ярко, мы можем не видеть, но они сияют всегда. Она будет сиять всегда. Невозможно пафосно, да? Я пытался рассказать о Нью-Йорке, а говорю о ней. Безумие. Вместо нашего купола, под которым мы репетировали, снова сцена бродвейского театра. Ничего не изменилось. Только . . . 

— Том? Опять читал сценарий до полуночи? Ты отлично вжился в роль, — из пальцев плавно выскальзывает шероховатая бумага, светловолосая девушка мягко улыбается, качает головой на полнейшее отсутствие своего партнёра. Сохраняет одну позу, неподвижно, опираясь локтями о колени. 
— Прости, но . . . нам репетировать надо, послезавтра выступление, — осторожно, мягко, тонкими пальцами перебирая белоснежные страницы сценария, на котором имя Том и  Эван Хэнсен. Забылся. Развеялся. Скинул оплетающие цепи. Конечно же н е т. Всё — сарказм. 
— Прости, Лора, задумался. Давай снова нашу песню . . . меня глючит на ней, нужно с этим что-то делать, — не глядя на неё, выдёргивает из рук скрепленные листы. 
— Ты же понимаешь, здесь уровень высокий, нам нужно выложиться на все сто. Что тебя тревожит? Ты даже не смотришь на меня, конечно, тебя будет глючить. Не волнуйся, мы не будем сильно химичить, мой ревнивый парень не одобрит. 
— Хорошо, давай . . . давай . . . включим музыку.
Плохая идея. Возвращаться на сцену — плохая идея. Включим музыку, и я растворюсь, мой взгляд будет направлен сквозь, на одну девушку, подарившую мне лучшие дни жизни. Она будет преследовать, она будет рядом, она будет танцевать и заставлять меня выпустить тебя из своих рук. Это безумие должно было закончиться, и вопреки всему, оно лишь усиливается. 

— Он считал, что ты классная.
Умиротворяющая, плавно льющаяся музыка. Гитара.
— Он считал меня классной, мой брат?
Она играет прекрасно. Голос приятнее. Только для него звучит голос не тот.   
— Именно!
Не очень смело. Не очень уверенно. Может ли быть здесь уверенность какая-либо? 
— В каком смысле? 
— Ну . . .
Ты запоёшь, снова видя перед собой другую. Непременно. Перед тобой девушка довольно высокого роста, стройная, лёгкая, до нельзя красивая, с обворожительной улыбкой. Шоколад. Красные яблоки. Вишнёвые чупа-чупсы. Лимонные жевательные конфеты.

Он говорил, что ничто не может сравниться с твоей улыбкой, такой неуловимой, безупречной, искренней. Он говорил, что ты даже не знаешь, насколько она чудесна, эта улыбка может поднять кому-нибудь настроение. И он знал, что всякий раз, когда тебе скучно, ты рисуешь звездочки на манжетах твоей джинсовки, и он замечал, что ты по-прежнему заполняешь ответы в викторинах, которые печатают в подростковых журналах. Но он держал это все в своих мыслях, то, что он видел, осталось невысказанным. И хотя он хотел, он не мог поговорить с тобой, не мог найти способ, но он всегда говорил: если бы я мог сказать ей, сказать ей все, что вижу, если бы я мог сказать ей, сколько она значит для меня, но мы далеки, как небо и земля, и я не знаю даже, с чего начать. Если бы я мог сказать ей, если бы я мог сказать ей… 

— Если бы я мог сказать тебе . . .— опускает взгляд, музыка плавно стихает. Больше нет вопросов в голубых глазах. Она услышала поющую душу и отчаянное «если бы я мог». Том неподвижен, Лора проводит ладонями по своим рукам, обнимая, будто здесь прохладно. А быть может, за окнами потемнело, быть может сегодня прохладный вечер и остро горящие звёзды. Молчание длится три с половиной минуты, пока оба не соберутся что-то сказать. Перебивают друг друга.  — Неудобно вышло, прости. 
— Я думаю, ты должен сказать ей. Несмотря ни на что, не важно, расстались вы или ты просто нерешительный. Скажи ей. Ты видишь её перед собой и поёт твоя душа, каждое слово через твоё сердце. Не упускай время. Кому как не нам знать, что это такое. Мы постоянно об этом поём, постоянно играем несчастных на сцене, чтобы показать людям, каких ошибок не стоит повторять. 
— Спасибо, правда спасибо, но я сам как-нибудь . . . ладно? Завтра отрепетируем вторую. Пока.
Развернётся. Уходя, будет слышать собственное сердцебиение, будто кто-то быстро-быстро забивает гвозди. Громко.  Больно. Почему больно? Потому что улыбка перед глазами. Потому что расставание самое глупое, самое обидное, самое несправедливое. Он не хотел никого целовать, никого, кроме одной девушки с аромат яблоневого цветения. 

— Как ты, сын?
— Спасибо что позвонил. 
— . . . папа? 
— Нет, нет, не надейся даже. Я не в настроении. 
— А я всегда на связи, помни об этом. Буду ждать пиратские видео твоего мюзикла, мелкий предатель.  Удачи завтра.

Я не знаю, что случилось утром, что случилось с моей жизнью, что случилось с латте и куда подевалась вся сладость. Мы подъехали к театру за четыре часа до представления. Около входа собрались люди, небольшое сборище подростков, несколько представителей сми, желающих подловить нечто интересное до официального старта. Я всунул Марку в руки пластиковый стакан с трубочкой, в котором барахтались кубики льда, не желающие тонуть в безвкусном, несладком кофе. Он заворчал что-то вроде «я давно перестал быть твоим ассистентом, мальчик», но несмотря ни на что прикрывал от ярких вспышек фотоаппаратов и осторожно, мягко направлял в нужную сторону, потому что я терялся и сбивался на самом простом, элементарном. Ничего сложного в том, чтобы пройти по прямой дорожке от автомобиля до входа, правда же? Утром следующего дня наверняка порадуют статьями о том, что я здорово отрывался ночью и потому прятал лицо за свободным капюшоном серой, очень серой толстовки. А если заметят тёмные круги под глазами — всё пропало. Ненавижу жёлтую прессу. Слишком много несправедливости в этом мире. Пожалуй, больше, чем сам мир. Я почти прошёл первый уровень, дойдя до дверей, только здесь меня подловили поклонники. Не знал, что они могут с раннего утра стоять под дверьми и ждать. Меня. Удивительно. После некоторых фраз, боюсь я помрачнел совсем, сливаясь со свинцовыми тучами, тяжело плывущими по белому небу. «А когда ваше следующее выступление? Вы приедете вместе в Нью-Йорк? Я без ума от вашей парочки! Передайте это Зендае, пожалуйста». Больнее лишь вспоминать и воспроизводить в деталях наше расставание. Слышать подобное от людей с искренними сердцами и счастливыми улыбками, больно. Мне стыдно за кривую роспись, стыдно за глупую улыбку в ответ на их душевность. Мы не существуем без этих людей. Здесь я был бы вынужден их разочаровать, да только смелости не хватило, а Марк подтолкнул в спину, снова возмущаясь что охрану пора нанимать и где этот чёртов агент Джеймс. 

— Почему я вынужден извиняться каждую нашу встречу? Может стоит извиниться на сцене?
— Сегодня ты пытаешься шутить, это хорошо. 
— Это не признак улучшения. Прости, давай постараемся не провалиться сегодня.
— Том, погоди! Любишь лимонные?
Светлая грусть. Горькая усмешка. Сегодня безвкусное всё.
И хочется запеть. Ты знаешь, что я хочу быть с тобой.

Перед тобой не девушка со светлыми волосами, голубыми глазами и добродушной улыбкой. Перед тобой олицетворение твоей любви. Перед тобой самое прекрасное, что ты мог придумать и вообразить, что ты мог нанести резкими, свободными штрихами на бумагу. Красота как произведение искусства. Душа как неизведанный мир. Перед тобой заполненный зал бродвейского театра. Взгляды: пристальные, любопытные, выражающее восхищение, строгие, завистливые. Перед тобой иная вселенная и тебе кажется, словно невидимая стена не пропускается, не позволяет стать её частью. Ты видишь себя лишь там, где твоя семья, где твоя любовь, где твои родные, вопреки всему, с е м ь я. Вот так я описываю свой первый выход, свой первый акт, когда раздвинулись тяжёлые шторы. В голове играет другая музыка, на языке вертятся другие слова, тело выдаёт другие движения. Впервые сыграть в мюзикле было настолько ужасной идеей. Я понял, что, когда ты молод, не понимаешь самого себя, не знаешь как будет лучше тебе, и спросить некого. Мне страшно. Я не хочу ничего спрашивать.

Продолжение этой песни весьма занятное.
Продолжение.
Я снова должен петь эту песню. 

— Он говорил что-нибудь еще?
— О… о тебе? 
— Неважно, в любом случае, мне все равно. 
— Нет-нет-нет… просто… нет-нет… он говорил столько всего, я просто пытаюсь вспомнить самое лучшее. Итак…

Лучшее.

— Он думал, что ты очень симпатичная, ну… круто смотрелось, когда ты покрасила пряди волос в цвет индиго.
— Правда?

И он интересовался тем, как ты училась танцевать, так, словно никого нет рядом. Но он держал это все в своих мыслях, то, что он видел, осталось невысказанным. Если бы я мог сказать ей, сказать ей все, что вижу, если бы я мог сказать ей, сколько она значит для меня… Но мы далеки, как небо и земля… И я не знаю даже, с чего начать. Если бы я мог сказать ей, если бы я мог сказать ей… Но что делать, если между нами лежит такая огромная пропасть? Что делать, если расстояние слишком велико? И как сказать «я люблю тебя»? Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… Но мы далеки, как небо и земля, и я не знаю даже, с чего начать. Если бы я мог сказать ей, если бы я мог…

«Я сразу влюбился в твою маму, и ни разу не пожалел об этом. Мы были счастливы, когда родился ты. Любовь с первого взгляда — это не значит, что ты обречён».
Остановите землю, она кружится, мы все словно на огромной карусели. Голова кружится. Всё кружится. Прожектора слишком яркие. Слепит.
«Я тебе не дам нужный совет, но скажу кое-что: будь настойчивым, не сдавайся легко. Поверь моему опыту. Мне понадобилось много лет, я не отступил и получил желаемое».
Аплодисменты. Эхом. Сердце замирает. Лица размазываются и плывут, точно потёкшая акварельная картина.
«Дурак, кто вообще из-за такого расстаётся? Ладно, Зои тоже убила бы меня. Я воскресал много раз, и ты воскреснешь».
Представление ещё не окончено. Овладевает коварное желание совершить кое-что безумное.
«Я думаю, ты должен сказать ей. Не упускай время».
Нечто безумное. Гудит в ушах, в голове, гудит, гудит, гудит, сводит с ума.
«Так впусти солнечный свет, потому что ты поднимешься, ты воскреснешь, едва ты посмотришь вокруг, тебя найдут».
Сбежать со сцены бродвейского театра. 

— Прости.. — тихо, неуверенно.  — Прости. 
— Что? Что ты делаешь, Том? — одними губами, и то едва заметно шевеля. 
— Я извиняюсь даже на сцене. Прости. Мне надо . . . — все смотрят, зрители недоумевают.  — мне надо уйти, прямо сейчас!
Убегает. Не остановить. Вырывается.
К чёрту Бродвей. К чёрту весь мир.
Он позволил этому случится.

the world falls away
the world falls away
and it's only us
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠ
И грянул гром. Над моей головой. Я бежал прямо, прямо по дороге, просто бежал, пытаясь понять, что делать дальше. У всего есть конец, какой-то финал, даже у такой безумной истории. Сбежавший актёр. За спиной щёлкали камеры и спину освещали яркие спины. Дальше бежать они не решились, боясь за свою дорогостоящую технику. Тяжёлые, грузные тучи тёмно-серого цвета наконец прорвались, хлынул ливень, а мне было безразлично. Есть ли разница, бежать под дождём, бежать под звёздным небом, от самого себя и всего что окружает? Я знал лишь то, что бегу к ней. Пусть этот путь оказался не очень коротким, не очень лёгким. Сбежать со сцены на втором акте — не самое сложное решение. Мне придётся выплатить немалый штраф за нарушение контракта, но всё того стоило. По крайней мере, они не смогут теперь написать, что возвращение Тома Холланда неудачное и он разучился играть. Это было самое эффектное выступление в истории Бродвея. Люди смотрели, оборачивались, удивлялись, отпрыгивали от меня, ещё бы, я был самым настоящим безумцем.
Ничего здесь не изменилось. Только . . .
я изменился.

Я помню, когда разбился, подворачивая неудачно ногу во время репетиции. Разбился вдребезги, потому что жизни не представлял без своего мира. Получить травму для молодого артиста — это конец и на то множество причин. Я был готов бросаться с мостов, навечно запереться в своей комнате, отрастить бороду, и ещё миллион безумных идей. А в тот вечер моя травма стала чем-то незначительным. Мелочь, которую спокойно отметаю в сторону. Осознание собственных ценностей. Прежних нет. Страшнее всего — потерять её навсегда. Эта потеря начала казаться мне концом. Всё поменялось. Я благодарен за всё, что произошло с нами за этот лучший год жизни.

///////////

Каникулы закончились.  Дни под палящим солнцем или в заснеженных Альпах истекли. Балаган вернулся домой. Это произошло весьма неожиданно. Я отсыпался после перелёта с температурой тридцать семь и шесть. Последствия бега под холодным ливнем. Пытался проваливаться, утонуть в подушках и пуховом одеяле. Прохладно. Пеппер определённо заходила сюда, потому что пастельное бельё чистое, белоснежное и пахнет лавандой. Пыль на полках смахивает одна милая женщина, впрочем, и другую работу делает она, а миссис Старк [назови её мамой наконец] отвечает за стирку белья. Так уж вышло, никто не думает нарушать традиции. Мои друзья, моя семья — они вернулись и очень по-дружески развели шум на весь дом. Все обсуждали отпуск, делились впечатлениями, расклеивали фотографии на стенах. Я всё же выбрался из белой горы, тёплой постели и когда вышел в коридор, по правде говоря, застал себя за одним странным занятием. Плачь. Одни говорят «мужчины не должны стыдиться слёз», другие «ты мужик или кто?» Я плакал, потому что вернулась моя семья, потому что пытался найти среди них её и тщетно. Моей Зен среди них не было. Потом мы завтракали хлопьями с молоком, нарезали фрукты, слушали истории друг друга. Как и ожидалось, мой побег весьма обсуждаем на ютубе и в твиттере. Если они узнали об этом, официально всё плохо. Плохо для актёра мюзиклов. Хорошо для Тома, у которого грандиозные планы на будущее. 

— Что читаешь? — склоняется над младшей, заглядывая в книгу. Тридцать секунд, и она прижимает её к груди раскрытыми страницами. 
— Не твоё дело, — точно м л а д ш а я, несговорчивая, на своей личной волне, других и близко не подпустит, если не захочет того сама. 
— Да ладно тебе, я успел прочесть, — отмахивается, выпрямляя спину. 
— Не повезло мне с братом. Мэг Кэбот, слышал? 
Том едва сдерживает улыбку победителя. Умение сыграть в жизни весьма полезно. Повелась. Поверила. Два ребёнка. Одному хочется рассмеяться, другой хмурит светлые бровки. 
— Она пишет в стиле дневников?.. 
— Я девочка и для меня это нормально, читать красивые истории о принцессах.
Принцессы. Принцессы. Улыбка постепенно выцветает, как и мимолётная радость на лице. 
— Ты идёшь ужинать, Питер?
Оборачивается на голос в своей глубокой задумчивости. Доходит с опозданием. Хватает подушку с кровати, запускает в сторону Тони. Недоумение. Немного шока. Больше спокойствия. Снова недоумение и изогнутая бровь. 
— Ты ударил отца? 
— А ты решил словить все подушки?
— Чтоб знал, Марк ужасно тебя воспитал.
Оба смеются. 
— Назови меня сыном и полетит что-то потяжелее.  
— И это мой сын?
Хохочет, складываясь пополам. 
— Люблю тебя, пап.
Закидывает руку на плечо.

Том расхаживает по коридорам в пушистых тапочках, штанах hello kitty и большой, просторной футболке. Без особого энтузиазма, по правде говоря, дует в бумажный свисток. Общий сбор. Ему бы книгу, чашку ройбуша, клетчатый плед и широкий подоконник. Меланхолия. «Мне плохо». Табличку на дверь «не беспокоить». И вместо того, чем обычно страдают при расставаниях, послушно выполняет поручения Тони. Сегодня был повод. Мама возилась на кухне с самого утра, потом к ней присоединилась Зои, чуть позже Джессика, ещё чуть позже заставили помогать Хлою и Саран. 

— Готов поспорить, вот таким наша девочка больше не занимается, — папочка намекает, что подобная работка тоже не для него — относить в просторную столовую закуски. Тем временем Том даже не задумывается над тем, чтобы переодеться. Розовые штаны вполне приемлемы, разве нет? Скажи нет, будет спорит, тут без шансов. Очень скоро теряется во всей этой большой и шумной семье. Стоило поселиться в Италии, честное слово. Как бы миссис Нельсон завтра утром не схватилась за сердце, когда все разойдутся, оставляя дом перевернутым вверх дном. Холланд зачем-то надевает очки [а вообще зрение чуть упало], ходит по дому из одной точки в другую уткнувшись в экран айфона. Сам заработал, можно гордиться и хвастаться. На голове ситуация «после урагана», волосы вьются как никогда прежде, даже безбожно. Почему её нет рядом, а? Она знает, что делать с его волосами, она знает как правильно обнимать в такие моменты, она знает абсолютно всё, и это всё ему полностью подходит. Где же ты, когда я так долго искал тебя?

После ужина все рассаживаются в гостиной: на диванах, на креслах, просто на ковре и на подушках. Увлечённо обсуждают свои поездки, делятся впечатлениями, улыбаются и смеются, как в с е г д а. Пока Тони не похлопает в ладоши, а взгляд Эванса не станет более серьёзным [лёгкая улыбка всё равно останется]. 
— Я давно перестал включать музыку на общих сборах, потому что вашего хора достаточно. Сегодня ровно год с того дня, когда я показал вас миру. Думаю, я молодец и это хороший повод выпить, — так и сделает, отпивая вина из широко бокала.  — Конечно, вы стали теми, кем являетесь сейчас не только благодаря мне. Вы сделали невозможное, почти. И очень жаль, что наша девочка где-то далеко.. — выдерживает паузу в пол минуты, смотря на пустое место, словно для неё предназначенное. Посмотрит и Том, блокируя экран телефона. 
— Она была одной из первых, кто согласился на безумие, кто был смелым, как никто другой. Поэтому, мы откроем первую бутылку шампанского и выпьем за нашу звёздочку, — протягивает руки, Эванс вручает бутылку, молча, но выражение лица красноречивее всего. Встав в центре гостиной, в центре круга с е м ь и, откупоривает бутылку и благо кто-то успевает схватить ведёрко со льдом, потому что выплёскивается поток шипучей пены. Ковёр спасён. А потом все дружно посмотрят на Тома, забившегося в угол. Пожимает плечами.
— Тебе стыдно, поэтому очки надел? — и даже лёгкий пинок в плечо от Пеппер не поможет, продолжит сверлить взглядом. 
— Да, Том, Зен очень не хватает, — Лиз обхватывает ладонями бокал, отводит изумрудный взгляд, а голос невероятно мягкий, спокойный. 
— Она определённо королева трапеций, — поддержит Бен, более сдержанно. 
— У меня никогда не было таких подруг. Она всегда приходила на помощь, спасала меня из самых нелепых, странных ситуаций. Это женское, мужчинам не понять, — Джессика мелодично щебечет, грустно улыбается, тонкими пальцами обхватывая ножку бокала. 
— Я очень виноват перед всеми вами, — эта фраза по определению Прэтта, опустившего до ужаса виноватый взгляд. Даже не притронулся к своему бокалу и чувство, вот-вот на колени упадёт. Зои скажет, что сестры не хватает, пусть и головной боли от неё достаточно. Хлоя и Саран закивают одновременно, ритмично [сдружились], говоря, что Зендая всегда знала какой оттенок лака для ногтей подобрать, какое платье надеть и как наглым мальчишкам ответить. Духи подбирала и блеск для губ. Все вспомнят, напомнят, и очередь достигает его, что неминуемо, будто они решили сыграть в такую игру. 
— Мне тоже нужно сказать? Не думайте, что вам всем так плохо, а мне хорошо. У меня стресс. Я сделал много глупостей. Поверьте, если начну вспоминать, это до утра.
А больно так? Больно? Больно осознавать, что воспоминания — это прошлое, неповторимое? Том удалится пораньше в свою комнату, закрыв дверь на замок.

Для чего ты сбегал со сцены, Холланд?
Чтобы её вернуть.
Так что ты забыл в этой комнате?

Я знал лишь одно: хочу вернуть её. Остальное будет дано мне. Желания порой мало, а бывает и достаточно. Рюкзак на плечо и поехали. Из дома я вышел в четыре утра, и благо никому не понадобилось в уборную [обычно где-то с четырёх начинаются забеги], так как моя поездка совершенно секретна. А может и стоило посоветоваться со взрослыми, может и стоило сделать как взрослые, только времени н е т. Мы упускаем время, а оно не возвращается назад, оно испаряется. Мне так много нужно сказать, потому и кажется, что времени слишком недостаёт. Мокпо — Сеул — Мадрид. Таков мой маршрут, а дальше будь что будет, отдаю себя в заботливые и ловкие руки судьбы. Я свято верю, если нам суждено встретиться, красная нить приведёт меня к ней. На мне серая футболка, потёртые кроссовки, чёрная кепка, запутанные наушники в рюкзаке, плеер и мятная жвачка. Бумажник с кредитными карточками, немного долларов, лимонные конфеты. И я без понятия что д а л ь ш е.

Мимо худенькая девушка в мини-юбке. Стройные, загорелые ноги, длинные волосы. Парни засматриваются, провожают восхищёнными возгласами. Здесь все смуглые, густые брови, тёмные глаза, чёрные, смолистые волосы. Пестрят в глазах платья разных, насыщенных цветов. Красные, жёлтые, чёрные в красных горох и крупный цветок. Волосы украшают пышные, алые розы, на запястьях звенят браслеты. Повсюду много фанатов футбола и за несколько минут мимо прошло несколько футболистов, у которых даже автографы просили. Мадрид пёстрый, яркий, окунувшийся в разноцветное озеро красок, дышащий солнцем и горячим воздухом. Том сдвигает на переносицу чёрные очки, упирается подбородком в столешницу столика, краем уха подслушивая местную музыку, льющуюся из колонок под потолком. Второй час он наблюдает за оживлённой улицей из окна, которое на всю стену, кафе, и потягивает холодный, томатный сок, правда, по трубочке пробивается едва-едва. Сделать потом думать, вполне в его стиле. До сих пор верится с трудом во всё это: она принцесса, её увезли домой, он приехал за ней. Сцена этого представления — Испания. Просто закрой глаза и представь себя героем кино, тогда будет легче. Заговорил телевизор где-то за спиной — оборачивается. Вот она, судьба. Женщина приятной наружности сообщает что королевская семья перебралась во дворец в Сарсуэлле, и что по всей стране поползли неподтверждённые слухи о возвращении некой принцессы. 
— Есть, — щёлкает пальцами, замечает заинтересованные взгляды, вдруг направленные в его сторону, а кажется, выпалил своё победное «есть» очень тихо. Кажется. Просидеть полтора часа в кафе не особо сложно, ведь так? Правда, не стоит торопиться и думать, что всё будет так же легко и просто дальше. Дворец — это не дом Тони, и королева — не сам Тони, который позволяет любое безумие и относится ко всем с великим снисхождением.

Кататься на таски здесь довольно просто — покажи доллары, и они заговорят на любом языке. Сидя на заднем сиденье и роясь в рюкзаке, он параллельно продумывает план как попасть во дворец. Том не знает совершенно ничего, даже то, что этот дворец полностью закрыт от посторонних. Его подобное беспокоило в последнюю очередь, а з р я. Для начала план таков: просто попытаться поговорить, попроситься по-человечески, представляясь другом принцессы. До чего з а б а в н о. Машина резко тормозит, ударяется лбом о спинку водительского кресла. Сервис. Раздражённо кидает помятые доллары и выбирается из душного, прокуренного салона красного автомобиля, которому явно лет двадцать. Отъезжает, тарахтит совсем не по-королевски. И почему тебя это волнует теперь? Территория и сам дворец небольшие, не такие, как показывают в кино. Впрочем, откуда ему знать, что дворцов здесь достаточно, и одному позволено быть маленьким, уютным, словно «дом родной». Газон безусловно подстрижен ровно, клумбы засажены цветами, а из кустов сотворили ровные, идеальные фигуры. Идя дорожками, приближается к особняку на вид [дворцом назвать сложно], и конечно же, его встречают люди в тех же чёрных костюмах, и у каждого обязательно наушник в ухе. Не любит людей в чёрных костюмах. 
— Привет, — поднимает руку, благо не додумался помахать будто своим старым друзьям. Один останавливается, другой подходит ещё ближе, снимая солнцезащитные очки. Том весьма типичен, желая спросить «вы их носите, потому что солнце печёт или для крутого вида?" 
— Молодой человек, это частная территория, мы вынуждены попросить вас покинуть её. 
— Дело в том . . . — половина уверенности на отсечение, другая оказывается весьма хрупкой, и эти мужчины оказывается, весьма большие и широкие.  — я приехал к своей подруге, — заявляет с остатками уверенности, даже кивает головой смотря в упор на охранника. Они обмениваются важными взглядами. 
— Молодой человек, покиньте пожалуйста территорию дворца.   
— Вы хорошо меня слышите? Мне нужно увидеть мою подругу, слышите, п о д р у г у. Мисс . . . нет, как у вас правильно? Да плевать. Мисс Коулман. Я хочу её увидеть, — пока держится, пока голос не дрогнул, твёрдый и ровный. 
— Мне очень жаль, но здесь вы вряд ли найдёте мисс Коулман. Молодой человек, не вынуждайте повторять нашу просьбу. 
— Её увезли сюда! Это правда, я её друг! Друг! Вы должны . . . аай, — вынимает телефон из заднего кармана, тычет им прямо в лицо, замирая в ожидании и нетерпении. Мужчина смотрит очень внимательно, смотрит где-то с минуту и переводит невозмутимый взгляд на незваного гостя. 
— Прошу прощения, мы не знаем кто эта девушка. Я прошу вас в последний раз, покиньте территорию дворца. 
— Ладно-ладно, я понял, вы что-то скрываете. Я всё равно заберу её отсюда, ясно? Ха, — выдёргивает наушник из уха охранника [мотивы неизвестны], победный возглас издав очень артистично, и так же артистично разворачивается, уходит. Кидает взгляд на окна, пропускает лисью улыбку, полный уверенности что она внутри.

Том решился совершить ещё одну попытку в тот же день, надеясь покончить со всем к ночи. Иначе придётся отправляться на поиски отеля, но для начала на поиски какой-нибудь карты. У дворца была обратная сторона, и на обратной стороне любимые б а л к о н ы. К сожалению, исполнить серенаду не сможет, это привлечёт лишнее, очень нежелательное внимание, да и как знать, где расположена её спальня. Зендая — принцесса, удивительно, правда? Перебирается через забор, через подстриженные кусты и клумбы, крадётся согнувшись по поляне, покрытой зелёным ковром из газона. Срабатывает система полива, и почему ему настолько везёт? Напоминает. Ностальгия. Первый побег. Только с Тони было н а м н о г о проще. Осматривается опасливо по сторонам — никого. Стоило лишь начать карабкаться как раздались громом среди ясного неба крики и топот чёрных-чёрных, начищенных ботинок. Попался. На первом этаже п о п а л с я. Впрочем, плохая идея. Хуже этого только случайный визит в спальню королевы. И это всё происходит с ним, серьёзно? 

— Неет! Дайте же объяснить! Отпустите меня, отпустите! — точно маленький ребёнок между двумя амбалами, который болтает ногами в воздухе и норовит вырваться несмотря ни на что. 
— Я буду жаловаться! В посольство! Я должен увидеть её! Это вопрос жизни и смерти!
— Молодой человек, ещё одна попытка и мы вызываем полицию. Будьте благоразумны.
А потом слышит отдаляющиеся «усилить охрану, безумцев развелось».   
— Идиоты, чёрт . . . чёрт! — когда запаса слов не осталось, когда близок к отчаянью, пусть и не испробовал всё, что пробралось в голову. Мысли несутся вскачь, как и эмоции внутри, а кровь вскипает от нетерпения и хлынувшего адреналина, с н о в а. Ему бы стать человеком-пауком на остаток дня и получить дозу своего счастья.

Около часа Том бродит поблизости, пиная мыском кроссовок камни, играя в какой-то своеобразный гольф, только камни не всегда докатываются до ямки на дороге. Ничем иным заняться он не мог, кроме как убить время на детскую глупость. Впрочем, из всего произошедшего делает один вывод — необходимо терпение, необходимо ж д а т ь. Подъезжает машина, фирма, обеспечивающая доставку свежих овощей и фруктов. На переодеться у него менее пяти минут, пока работники разбираются с чем-то около машины. Рюкзак закидывает в кусты, подбегает к открытым автомобильным дверцам и хватает тёмно-коричневый фартук с забавной фуражкой. Мужчина застывает на месте, пялится открыто и очень спокойно. 
— Это ты новенький? Опять заснул на ящиках? Мало по шее давали? Тащите ящики, — спокойствие мгновенно сменяется пылкостью и громким голосом. Холланд хватает ящик, кажется с брокколи, пекинской капустой, луком-пореем и цукини. Поднимает на уровень глаз, прячется за широкой спиной другого работника. Не стоило так ч а с т о показывать своё лицо охране. Можно не сомневаться, память отличная у таких нехороших людей. Удивительно, но их пропускают внутрь дворца, позволяя дойти до самой кухни и оставить овощи там. Оставив свою чудо-работу, осторожно и незаметно отходит, бесшумно прокрадывается к лестнице и когда заполняет изнутри ощущение вот-вот и всё получится, до мурашек, слышится тихий кашель за спиной. 
— Послушайте . . . — отчаянно, с видом обречённого точно на смерть, оборачивается и вздрагивает. Лицо новое, совершенно не похожее на другие местные лица. Голубые глаза. Светлая кожа. Американец или британец, определённо с в о й. Выдыхает. 
— Я знаю, это безумие, но подумайте, я пробрался сюда, потому что мне очень надо увидеть мисс Коулман. Пожалуйста . . . пожалуйста . . . — отдалённо понимая, что ничего не выйдет, принимается шарить по всем карманам. Чудесным образом в карманах фартука был блокнот и ручка. На клочке бумаги чёркает свой номер. 
— Опять ты? Вызывайте полицию! Немедленно, полицию! 
— Пожалуйста, позвоните мне. Сообщите ей о том, что я здесь был. Прошу вас . . . погодите, я сам могу идти, — охрана снова берёт под руки и выводит наружу, а Том понимает, что имя своё не назвал и называть поздно, сирены полицейских машин очень громкие. 
— Почему вы такие жестокие люди? Вы отправляете меня за решетку? Может не надо?
— Молодой человек, вы играете с огнём. Вы должны понести наказание за проникновение на частную территорию. Глядите в оба, чтобы не сбежал.
А ты волновался, Холланд, где ночевать будешь.

Рюкзак остался в густых, зелёных кустах и никто в это не поверил, к тому же, Том едва ли понимал, что ему говорят и чего от него хотят. Испанская тюрьма — место довольно чистое и надёжное, можно смело назвать его самым безопасным, только не изнутри. Он угодил не просто в обезьянник, а прямиком в камеру, вероятно, из-за отсутствия каких-либо документов и за столь дерзкое нарушение —проникновение на частную территорию. От одного заключённого узнаёт, что здесь есть спортивный зал и библиотека, подают молоко или сок, бывает яблочный и персиковый, угощают печеньем или йогуртом. Очень мило для тюрьмы и даже с трудом верится, что это т ю р ь м а. Хотя, он бесповоротно теряет связь с реальностью, отказываясь верить, что находится за решёткой. Где угощают шоколадным печеньем и стаканом молока. Правда, не без риска для жизни. Частые разборки, стычки, потасовки и ты можешь стать невольно частью кровавого месива, если верить на слово другим заключённым. В общем-то Холланд отказывается во всё верить, поэтому сидит, прижавшись к стене и думая, что делать дальше. Судебные процессы здесь затягиваются надолго. Кто-то попадает в камеру из-за ложного обвинения и просиживает год, а то и два просто так, беспричинно. Среди таких можно и друзей найти, временных. Испанская тюрьма — это как отдельный мир, такой же опасный, как и внешний, такой же интересный, где можно достать клубничный йогурт или бананы. А по ночам читать сказки, например, о золушке. Днём Тому принесли несколько книг, чем занимает себя до вечера, до ночи. Лёжа на кровати, задирает ноги к матрасу второго яруса, вытягивает руки, проверяя насколько сильно страдает зрение. 
— Эй, парень, ты за что здесь? — сиплый голос сверху. 
— Пытался девушку вернуть вот и . . . — а почему они говорят, что не знают её? 
— И где твоя девушка? 
— Чёрт знает. Надеюсь, где-то на свободе.

Холланд лениво подталкивает поднос с пустыми тарелками, которые наполнят картофельным пюре и кусочком рыбы в томатном соусе, толкает невзначай амбала, который любит белые и серые майки, дабы демонстрировать свои бицепсы, ловит его злобный взгляд, отвечает равнодушием. Холланд находит общий язык с теми, кто спокойный, худой, тихий или хрипит. Он будто не видит опасности, которую видят другие, ощущая себя точно в доме отдыха. Безразлично. Откуда такая уверенность что кто-то спасёт? Ведь фей не бывает, волшебных палочек тоже. Волшебства и магии не наблюдается, не доказано, не существует. А уверенность существует и кажется довольно сильной, чтобы овладеть им и двигать. Уверенность. Холланд будет хвастаться тем, что провёл пять дней в испанской тюрьме, а ещё будет навещать своих друзей, благодаря которым пять дней не обернулись кошмарным сном. Впрочем, этот кусок его будущей биографии не так уж важен. Самое в а ж н о е только начинается. 

— Надо же, вы позвонили? Вы поверили мне? — старается выглядеть очень дружелюбным и нормальным человеком, заслуживающим доверия. Голубые глаза. Чудеса случаются. 
— Интересно стало, как ты тут поживаешь. Расскажешь, откуда взялся?
Беседовать через секло не очень удобно и впервые, всё впервые, а мужчина действительно настроился слушать, скрещивая руки на груди и опираясь о спинку скрипящего стула. 
— Меня зовут . . . — перебивает звонок собственного телефона, который лежит перед спасителем [или назовём его феей?]  — можете взять трубку? Мой отец звонит. Вы можете мне помочь? Как только приедет мой отец, вы поймёте, что я не преступник.
Стоит поблагодарить Кристофера за д о в е р и е.

Минут двадцать точно, Том отказывается выпускать Тони из объятий, а потом Прэтт отказывается отпускать Тома, обнимая до хруста. Самое время расплакаться как мальчишка, как ребёнок, как девчонка [смирись что ты не мужчина], потому что они все были здесь. Они все явились помочь. Папочка решает проблемы связями, иначе это могло затянуться, Джессика кутает в клетчатый плед, пахнущий домом, потому что поздним вечером прохладно. Беседе продолжается в минивэне, по дороге в настоящий отель, а не его подобие [тюрьма]. 
— Я поговорил с Крисом, он ничего не скажет, и ты сможешь сделать сюрприз своей Джульетте. И всё же, как ты умудрился? — оборачивается, вовсе не шутя, спрашивая вполне серьёзно. Том вжимает голову в плечи, прячется в пледе.  — Мы могли потерять тебя снова! Ты только подумай! Мама в шоке, она ждёт нас в отеле, но она в шоке. Ты пытался забраться на балкон испанской королевы? Даже я в шоке! Я же говорил никогда не делать того, чего я сам делать не стал бы. Говорил? 
— Тони, он напуган, не повышай голос на ребёнка, — Джессика заступается, наполняя салон спокойствием и безмятежностью одним лишь сладким, мягким голосом. 
— Мы ещё поговорим об этом. Пожалуй, мне впервые придётся согласиться с этими двумя идиотами, которые за «правильное» воспитание. А всё из-за тебя, П и т е р.

Кристофер обещал поспособствовать и вывести принцессу под вечер, вероятно, королева не будет против одного вечера развлечений. Один вечер. Теперь стойкое ощущение, что одного вечера слишком м а л о. Одного дня было недостаточно. Но если обернуться, увидишь всю семью, увидишь, как они репетируют, как они волнуются перед своим выходом, как они молятся и по вискам у некоторых текут влажные дорожки. Увидишь и поймёшь, что невозможное возможно с ними. Поверишь себе. Поверишь в себя. Целое шоу организовано для них, для него, для одного шанса, возможно, последнего. Тони заявил, что «ради тебя, ради тебя всё шоу пустилось в испанский тур, не облажайся». Папочка крепко обнял, пожелав удачи. «Ты же мой сын, если сделаешь всё правильно так уж и быть, буду гордиться». Его выход в самом конце, её место посередине в первом ряду. А теперь шоу начинается.

Я непомерно волнуюсь. Подрагиваю. Вдыхаю глубоко, смотря на кусочек звёздного неба. Я не знаю, что будет после того, как выйду на сцену; она уйдёт или останется? Последний номер. Она рада видеть всех, с н о в а? Она рада увидеть семью? Она будет рада увидеть меня? Вопросы роятся в голове, жужжат роем пчёл, а лучше бы всё отпустить. Скоро мой выход, скоро точка невозврата и я очень хочу вернуться её. Моей мечтой стала одна всего лишь фраза: «давай вернёмся домой». Мой выход. Прожектора слепят. Мой выход. Звёзды засияли ярче. Я хочу увидеть звёздное небо держа тебя за руку. Я буду петь.

Я не хотел устраивать такой беспорядок, я не думал, что все зайдет настолько далеко, поэтому я просто стою здесь в раскаянии, ищу, что сказать, что сказать… Нет слов, нет слов, мне нечего сказать. Я думал, что могу быть частью всего этого, у меня никогда не было ничего подобного. У меня никогда не было такой идеальной девушки, которая каким-то образом увидела все лучшее во мне. Я знаю, что это не самое достойное оправдание, знаю, что никто, ничто не способно объяснить все то, что я совершил.

я только и делаю, что бегу.
так как мне сделать шаг.
выйти на солнце?
выйти на солнце.
words fail (dear evan hansen)

Делаю шаг вперёд. Разворачиваюсь. У меня ещё одна песня в запасе, ведь я хочу рассказать, как ты прекрасна. Как прекрасна твоя улыбка и как важно мне многое сказать тебе. Смотрю в твои глаза и наконец вижу не видение, а реальную тебя, с чертовски красивыми глазами. Как сказать я люблю тебя? Как сказать, если не песней? Я знаю, ты поймёшь. Я знаю, мы всегда на одной волне, мы всегда понимаем друг друга. Мы можем стереть недопонимания, мы можем отказаться от прошлого и протянуть руки друг другу.

if i could tell her (dear evan hansen)

Сегодня я пел для тебя, мой голос лишь для тебя, моё сердце, сквозь которое проходили слова, душа, свободно поющая. Я рассказываю тебе, что всё ещё люблю тебя, всё ещё л ю б л ю. Я раскаиваюсь, на колени становясь и верю свято, ты услышишь меня, потому что никто более не сможет услышать меня так, как ты. А когда всё стихает, становлюсь напротив, несмело поднимаю взгляд, закусывая губу, потому что в о л н у ю с ь. Зрителям любопытно, зрители замерли, не сводя взглядов со сцены. Я вижу лишь т е б я.

— Немного . . . неожиданно? Пытался иначе, но вышло только так, прости. Мне очень надо было увидеть тебя и сказать кое-что. Вопрос жизни и смерти, серьёзно. Зен, я . . . я дурак, лузер тот ещё, ты согласна? Уверен, да, ты согласна. Я идиот, потому что позволил тебе уйти так далеко, позволил этому всему случиться, а ведь мог . . . остановить тебя. Зен, я пытался жить дальше, но всегда приходил к выводу что без тебя не могу. Ты нужна мне. Ты нужна мне, Зендая Коулман. Я люблю тебя. Я безумно люблю тебя. Ты можешь высказать всё, что думаешь, ты можешь . . . ты многое можешь. Ты можешь делать что угодно, ты можешь послать меня, но я сказал самое важное. Теперь бесполезно надеяться на моё отступление. Прости, прости пожалуйста. Прошу. Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Громче, ещё г р о м ч е. Этой ночью его признание услышат звёзды. Словно впервые, словно впервые эти слова он произносит перед ней. За кулисами стоит отец, о т е ц, и он подмигивает. Смелость и решительность переполняет, выплёскивается из краёв. Он улыбается, делает шаг вперёд и спускается со сцены. Протягивает раскрытую ладонь, смотрит в глаза. 
— Если ты простила меня, поднимешься? Тебя все ждут, они ужасно соскучились. Я тоже ужасно соскучился. Я больше не отпущу тебя. Если ты сейчас возьмёшь меня за руку, это навсегда. Подумай хорошо, прежде чем . . .

hugh jackman — the greatest show

Ярче звёзд засияет сцена. Ярче полярной звезды засияет она. Это тот момент, которого вы ждали и искали во мраке. Это захватывает и отнимает ваш рассудок. И всё, что казалось реальным остаётся позади. Здесь мы заставим вас поверить в невозможное, поверить, что иллюзия тоже реальность.  Это пламя, это свобода, это поток. Туда, где всё украшено всеми красками цвета, туда, где беглецы правят ночью, где невозможное становится правдой, и оно захватывает вас, это величайшее шоу. Мы зажжём его, мы не падём вниз, и солнцу теперь не по силам остановит нас. Смотрите, как оно претворяется в жизнь, оно захватывает вас. Это величайшее шоу. Мы выходим на сцену, мы зажгли и будем зажигать. Новые поколения не станут нашей заменой. Им не хватит жара чтобы развести такое пламя. Это всё, чего вы когда-либо желали, это всё, что вам когда-либо было нужно, и это вот оно, прямо здесь, перед вами.

Их строки. Их голоса звучат сливаясь. Быть может, в последний раз на этой сцене, быть может последний шанс подхватить и подбросить к звёздам, покружить словно на карусели. Быть может. Невозможное, ставшее реальностью. В этом танце он идёт за ней, в этом танце хватает за руку и тянет к себе, ладонь прижимая к пояснице. В этом танце он нежно ведёт пальцами по щеке, утопая в сияющих янтарём, глазах. 
— С возвращением, — шёпотом.
Даже если на мгновение, даже если в последний раз, этот фейерверк в нашу честь. Даже если на один миг, этот миг затмит наши жизни. Этот миг н а ш. Когда мы сияем звёздным светом в последний раз. Моя безумная любовь безгранична, как эта ночь, как это небо, как этот танец. Это величайшее шоу — наша жизнь, величайшее шоу стало нашей судьбой.

[float=left][/float] ℬы когда-нибудь влюблялись? До звездочек в глазах и повсюду, до оцепенения, когда появляется вдалеке размытый силуэт этого человека, до дрожи и желания совершать безумные поступки. Том влюблялся. Влюблялся, впервые в восьмом классе, во второй раз в актрису из его мюзикла, в третий — голубое небо и чистые холсты, потому что первые два раза обернулись каким-то разочарованием. Влюбиться не сложно на самом деле, если перед тобой красивая, высокая девочка с золотыми локонами и глазами цвета лазури. Влюбиться не сложно. Только на этот раз всё случилось и н а ч е. Ему хватило доли секунды, одного удара сердца и взгляда ко взгляду. В её глазах таил молочный шоколад под золотистыми лучами солнца, мягкие блики перепрыгивали с прядки на прядку, и это была самая вкусная смесь тёмного и молочного. Это были самые прекрасные глаза, которые ему доводилось увидеть. Она выглядела просто невероятно. А он — крайне глупо, подобно пятнадцатилетнему мальчишке. Влюбиться легко и развеять загадочную дымку влюблённости и восхищения можно за один вечер, за одну ночь, за один день, только на этот раз не сработало. Он будто не отошёл от ощутимого удара, потому что потерял счёт дням и ходит под впечатлением, полностью и бесповоротно впечатлённый. Впрочем, это казалось в з а и м н ы м.

Том разминает шею выходя из единственной, тихой комнаты, так как в других творилось нечто непонятое и шумное. Иллюзионисты оказались шумными вкупе, а по одиночке до нельзя тихими и спокойными. Их лица — сплошная маска таинственности, и не оставляет чувство будто они хотят загипнотизировать тебя своими тёмными, пристальными взглядами. У девушки изумрудные глаза. Безумно красивые. У других не рассмотрел. Дверь одной из комнат приоткрыта, до ушей долетает ругань, до плеча долетает подушка и он машинально отпрыгивает. Что ещё может так случайно вылететь из этой спальни? Что-то потяжелее. Не замечает сразу внимательный, замерший взгляд миссис Старк, слишком занятый разглядыванием кусочка картины в щели. О чём те спорят, понять таким смертным не дано, вероятно. Вздрагивает. Неожиданно. Тихо. Очень внимательно. Она стояла в конце светлого коридора, незаметно и не шевелясь. Бесшумно. 
— Что на счёт кофейного чизкейка? — улыбается очаровательно. 
— Отлично, сто лет не ел сладкого, — прижимает к себе белоснежную подушку с ароматом лаванды, сминает ткань пальцами и улыбается глупо-неловко. Пеппер поддерживает своего супруга непременно, принимает их всех, точно своих детей, стараясь успеть приготовить для всех завтрак, сварить кофе или побаловать десертом. От этой доброты, по правде говоря, неловко. Непривычно. Они все едва знакомы друг с другом. Он даже не помнит имён этих скандальных личностей. Он ещё не успел освоиться, но успел по уши влюбиться. 

— Чувак! — ощутимый удар по плечу.  — Что ты делаешь? Подслушиваешь? Подслушивать нехорошо. Ты идёшь спать?  — он бьёт рекорды болтливости, никто не может выговорить больше слов в секунду, больше него. Прошло две недели. За две недели они должны были понять, зачем собрались здесь и чем будут заниматься в будущем. А ещё подпись контрактов. Две недели и дружба на века. Крис встретил их в аэропорту, потом у него не закрывался рот, и подобная открытость просто вынуждает открыться взаимно. Том не заметил, как обзавёлся новым другом, не заметил сколько общего нашлось, и какие только темы не поднимались за эти д в е недели. Подружились. Прэтт выше на пятнадцать сантиметров, шире и больше Тома в раза два, поэтому если объятья, то удушье, если дружеский хлопок — плечо заболит. 
— Нас всех вызывают на общий сбор. Потом поспишь, оставь ты это, — выхватывает подушку, закидывает обратно в щель и громко захлопывает дверь. Шум мгновенно стих. 
— Что ты сделал?
— А что я сделал?
— Ты заставил их замолчать. 

Опускается на край чёрного дивана, пролистывая новостную ленту, пестрящую фотографиями бродвейских мюзиклов и актёров. Популярность Джонсона зашкаливает и подогревает желание совершить нечто безумное, нечто, что потрясёт всех и всё. Слишком л е г к о ему далось место, слишком легко ему далось абсолютно всё. Том уверен на все сто, тот не играл дерево и другие декорации, на которые никто даже не смотрит. Хмурит брови, бьёт пальцем по экрану, раздраженно листая ниже, ниже, ещё ниже, а фотографии и раздражающее лицо не заканчиваются. 
— Может быть, мы все выйдем? Не будем парню мешать, — Тони всегда спокоен и убедителен, и его просто невозможно не заметить, не услышать, не поднять взгляд. Том незаметно дёргается, встречаясь с яркими, зелёными глазами, которые светятся заинтересованностью и неодобрением в один миг. Сидит напротив. Точно гипнотизирует. 
— Ты закончил? — одна бровь выгибается, всё ещё спокойно. 
— Да . . . да, — прячет телефон в карман, бросает мимолётный взгляд на Коулман. Рядом сидящий Крис посматривает на Зои. Если глубоко вдохнуть, ощутишь запах х и м и и. Они умудрились без памяти влюбиться в очаровательных сестёр. 
— Так как я не умею ни петь, ни плясать, ни кувыркаться и вводить людей в спячку, предлагаю каждому разработать и поставить свой номер. На всё творчество у вас будет . . . — поднимает руку, смотрит на позолоченные часы.  — не волнуйтесь, я смотрю сколько осталось чизкейку стоять в духовке. Милая, время вышло! А у вас будет неделя чтобы сделать наброски, потому что в любом случае будут вноситься корректировки. Крис, тот режиссёр отказал нам? 
— Я сделал всё что мог. Предложил больше, чем мог.   
— Ты хочешь сказать, что предлагал ему мои деньги? 
— Нет, конечно, нет. А что ещё оставалось? С нами никто особо работать не хочет. 
— Звони Эвансу.
— Вы его ненавидите. 
— Звони, иначе буду ненавидеть тебя. Вы не можете просто выйти на сцену, вас нужно организовать. Звони немедленно. 
— Простите, но нам обязательно сидеть до конца этого сбора? — отрывается от мягкой спинки дивана, глядя на всех с улыбкой и какой-то искренностью. Тони разводит руками. 
— Контракт — всего лишь бумажка. Можешь выйти.
Том молча кивает, падает обратно, разваливаясь в удобной позе. И всё же, разговоры о поисках режиссёра и другие обсуждения технических вопросов не кажутся менее скучными. Ему всё хочется с б е ж а т ь.

На часах чуть больше одиннадцати, тем, кому около двадцати спать определённо р а н о.  Том просматривает короткие видеоролики с мюзиклов, свои же выступления, набравшие самое большее количество просмотров на канале и по случайности [по рекомендациям] кликает на кое-что любопытное. Канал Зендаи — это самое любопытное что только можно было найти на ютубе. Акробатика и танцы, нечто завораживающее, от чего не оторваться если начнёшь смотреть. Ему не оторваться. Он особенный, или не только он? Ему она до ужаса симпатична. Нет. Он до ужаса влюблён. Безрассудство — это знать, что их разделяет одна лишь стена и ничего не предпринимать. Опускает экран ноутбука, подрывается с кровати, оставляя помятую, развороченную постель и выбегает в коридор. Следовало выбегать т и ш е. 
— Так-так, кое-кто попался, — рука на плече.  — Как думаешь, я буду солиднее выглядеть в костюме в клетку или лучше держаться классики? Однотонный? Чёрный или тёмно-бордовый?
— Клетка вам к лицу, — уверенно кивает, наивно пологая что на этом отпустят. 
— Засранец, — Тони смеётся.  — Только не надо льстит, договорились? Ты почему здесь? Мне завтра вас показывать, а вы будете расхаживать с кругами панды под глазами? Нет. Возвращайся к себе, будь послушным мальчиком, — хлопает по спине.  — Эй, Бен, присмотри за детьми, — постучит в одну из дверей, прежде чем скрыться в повороте. 
— Не сегодня, мистер Старк.
Загадочная улыбка на лице. Шмыгнёт обратно, прижмётся спиной к двери, а взгляд упрётся в широкое окно, за которым небольшой балкончик. Однако без помощи друга не справиться. 

— Что я должен? — Крис изображает недовольство и непонимание, переспрашивая, выгибает бровь, упирается ладонями в бока. 
— Да брось, тебе нравится Зои, об этом все уже знают. Просто отвлеки её. 
— Зачем? — эта невыносимая привычка друга переспрашивать. Объясняя что-либо Том выкладывается на все сто процентов, очень эмоционально, очень красочно, и на второй раз объяснений попросту не хватает. Пыхтит раздосадовано, за голову хватаясь. 
— Я хочу увести Зен, понимаешь, да? Зои её не отпустит! — восклицает, но шёпотом, в сотый раз жестом указывая на стену, за которой о н и. 
— Я должен отвлечь Зои? 
— Ты действительно такой тупой?
— Да я понял, понял, — Прэтт смеётся, хлопает по плечу.  — Я попробую вывести Зои из комнаты, только ничего не обещаю. Удачи, Ромео. 
— Погоди, мистеру Старку не говори, ладно?
Крис оборачивается, смотрит очень серьёзно, будто собирается начать читать мораль. Не дольше тридцати секунд, потому что внутри, вероятно, его щекочет пушистый комок смеха. 
— Завтра к девяти все должны собраться, ты в курсе? Я за вас не отвечаю если что.

Том весьма артистично разводит белые занавески до самого пола, выходит на балкон, представляя себя героем мюзикла, не иначе. Для полноценного образа Ромео не достаёт песни, но и без того, очень героически, прикидывать как перебраться к соседнему балкону и случайно не убиться. Уловит стук, едва слышный здесь, но достаточно громкий т а м. Крис нервничает, пританцовывает под музыку в голове. Том улыбается. Небольшие выступы на стене. Это больше, чем опасно, это очень опасно. Перекидывается, оказываясь снаружи, крепко цепляясь пальцами за балюстраду. Крис перебирает варианты своих фраз в голове, волнуясь всерьёз. Кто-то должен знать, что это не последнее безумие, на которое способны кинуться двое влюблённых. Это лишь красивое вступление перед невероятной историей. Пальцами за выступы, осторожно скользя кроссовками, прилипая всем телом к стене дома. Медленно и не спеша. Дверь откроется. Прэтт лишится дара речи не потому, что время надо потянуть, а потому что Зои всегда лишает дара речи. Глубокий вдох. Ветер теребит края весенней куртки. Из-за двери выглянет Бенедикт и окинув двоих взрослых сонным взглядом, безразлично захлопнет дверь. Том шумно выдыхает, продолжая двигаться, одолевая сантиметр в минуту, иначе почему так д о л г о. Забирается на балюстраду, спрыгивает уже на балконе и мигом прижимается к стене. Протягивает руку, кулаком стучит в окно. Крис заговаривает вовремя, только разводить философию жизни в такое время не стоило. Можно было выдумать что-то более нормальное. Стучит снова. Когда покажется лицо Зен в чистом, прозрачном окне, помашет рукой. 

— Я знаю, это безумно, но . . . — отвлекает громкий голос друга, Том смотрит обеспокоенно на полупрозрачные занавески, боясь, что весь план возьмёт и провалится. А потом всё же отмахивается, усмехается, потому что этот чудак слишком забавен, серьёзно. За жалкие минуты он успел сказать многое и не сказал самого важного.  — У нас есть это, — звенит какими-то серебристыми брелками, среди которых болтаются ключи от автомобиля.  — и целая ночь чтобы оторваться. Мне кажется, у нас не так много шансов взять и сбежать посреди ночи, потому что . . . — договорить ему мешает только Прэтт, рассказывающий как мучительно засыпать, когда в голове рой мыслей и в сердце дыра. Холланд смеётся в кулак. 
— Что скажешь? Готова? Когда ещё мы увидим ночной Мокпо, — пятится назад, разворачивается. Старый плющ как живая изгородь, крепкий и вьющийся от балкона до ровно подстриженного газона.  — Я первый, — у них только один выход — спускаться, и этот выход кажется самым крутым, самым подходящим под их возраст. Том сползает довольно быстро, Крис продолжает пытаться объясниться, но пока что это похоже на отвлечь. Прыгает на зелёную траву — холодная вода прыскает в лицо. Автоматическая система работает по своим правилам и соображениям. Кувыркается назад, вытирает ладонью мокрое лицо. 
— Я поймаю, поймаю . . . — только она гимнастка и кажется, эта высота вовсе не высота для неё. Холланд как страховка. Они сбегают в лучших традициях романтики и романтичных произведений. Они как герои своей постановки на двоих, которая только-только раскрыла тяжёлые шторы, раскрыла вид на большую сцену. Тому нравится «здесь и сейчас», Том безумно благодарен другу, который совсем отчаялся и взялся желать спокойной ночи. Заметка: помочь старику. Хватает тонкое, девичье запястье и срывается на бег, улыбаюсь во всю ширь лица, как никогда счастливо.

Подбегает к ярко-жёлтому ламборджини, присвистывает ключи подкидывая и ловя в ту же секунду. Его новый друг — чудак весьма загадочный, потому что из аэропорта за ними приезжала точно не эта красотка. Открывает дверцу, жестом приглашает занять переднее кресло.  — Куда отправимся, ваше величество? — он, конечно же, не подозревал насколько прав был тогда, всё в шутку и от чрезвычайного восхищения. В голове придумал для неё прозвище и не желает подбирать другое. К о р о л е в а. 
— Я неплохо могу водить. Слышал, в этой стране абсолютно все пристёгивают ремень безопасности. Посмотрим, как это делается, — натягивает ремень, разбирается кое-как, потому что за руль садился не часто, а правила безопасности игнорировал часто. 
— Интересно, что слушает этот парень, — рука потянется к плееру, заиграет музыка, под которую моментально захочется подтанцовывать.  — О, старик, какой это год? 73? Как тебе? — покачивает головой в такт музыки, заводит машину. Фары мелькнут пару раз, а потом ярко вспыхнут, освещая дорогу. Осторожно выезжает с места парковки, кидает взгляд на окна, кажется, в спальне Тони и Пеппер горел свет, улыбается. «Мы молоды. Мы на ходу, и никогда не пытайтесь преследовать нас». Слова одной из любимых песен под ситуацию, а в салоне играют семидесятые. Дорога ровная, машина движется непривычно плавно, улицы пустые. 
— And you look so divine ~ — норовит подделать голос под исполнителя, смотрит на неё в этот момент, пропевая такие жизненные слова. И ты выглядишь так божественно.
— Come and get your love ~ — хочется петь и Том свободно поёт, не так как положено актёру мюзикла, а как требует душа, как рвётся изнутри. Мокпо похож и не похож на Нью-Йорк в одночасье. Они были где-то в пригороде, а теперь выезжают на полупустые трассы в центре города. Иногда просто здорово сидеть за рулём и направлять машину туда, куда хочется. Делать то, что хочется — это здорово. 
— Я видел твой канал, в ютубе. Ты отпадно танцуешь, я серьёзно. Ты станешь звездой этого шоу. Акробатика и танцы — это слишком круто, здесь без вариантов. Что думаешь о заявлении Тони? Поставить свой номер — здорово, но недели не будет маловато? — он может говорить с ней без остановки, может говорить, что думает, свободно и с уверенностью меня поймут, он неожиданно нашёл друга в этой стройной девушке с красивой фигурой. Около двух недель чтобы влюбиться, чтобы понять твой человек, чтобы сбегать посреди ночи до раннего утра. Кто-то скажет слишком быстро, а Том не желает рассуждать о времени, оно быстротечно. Том поёт come and get your love и улыбается.
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠ

✖✖✖
℟edbone — come and get your love