Он задерживался.
Безбожно.
С её стороны было бы неприлично украдкой взглянуть на часы, но по тому как изменилось освящение приёмной, сменив яркие оранжевые оттенки на бархатный полумрак, было несложно предположить, что они провели здесь больше заявленных «пяти минут» в ожидании. В движениях Келли просматривалось всё больше пустой суеты; длинные пальцы, в третий раз пробегающие по корешку плотной коричневой папки, словно безмолвно просили удачу: «Пожалуйста, позволь мне уйти. Дома меня ожидает тёплая ванна и спокойствие тишины».
— Знаешь, ты рискуешь выиграть ночь безделья, если отринешь сейчас роль Дика Чейни? — с тихим смешком Морин была готова признать пораженье; социальные заигрывания наводили тоску. На земле не найдётся силы, обладающей дозволением попирать право на ванну, секс и плотный ужин после восьми. К тому же они уже успели обсудить не по сентябрьский сухую погоду, посредственную игру Метц и добрую дюжины общих знакомых. Последующее жонглирование светскими темами разговора напоминало выбивание пыли из подушек, побывших в химчистке мгновенье назад. Хватало того, что [вопреки негодованию Джеффри, ещё одного юриста в компании её бывшего мужа] Келли по-прежнему, испытывала симпатию к ней.
— Здравое замечание, мистер Буш. — «Вице-президент» тут же потянулась за своей пустой кружкой, когда сами сборы отняли не больше трёх жалких минут, в течение которых Келли с ловкостью уличной кошки успела попрощаться с Гарольдом, меняющим лампы дальше по коридору, и взять с Морин обещание быть с Моникой — их кофе-машиной — деликатной. И всё же, прежде чем окончательно перешагнуть за порог, она немного замешкалась, обхватив ручку двери, пока с алых губ Мо не слетело ободряющее: — Мы будем в порядке. Иди.
Стрелки часов норовили сделать ещё один оборот, но Макэвой не спешил закончить с последним клиентом.
Слово «типично» крутилось на языке, как резиновый стейк измученной предпраздничными хлопотами домохозяйки средней руки.
Бесспорно, сценарий, где Александр сбегает из рабочего кабинета, едва получив свою чашку кофе вместо позднего бранча, принадлежал альтернативной ветке вселенной, и тем не менее мысль, будто он намеренно тянул время, не покидала Макдермотт, как бы она не пыталась отодвинуть её.
Ей было слишком легко представить его. Или миниатюру. Где нотки парфюма Морин, словно густой туман из эпохи немного кино, просачиваются сквозь тонкие стены, и Александр, застигнутый врасплох, хватается за любой предлог, способный предотвратить его появленье в приёмной: «Вам не кажется, что мы должны уделить больше внимания точке в третьем абзаце? Перед ней затесался лишний пробел». О, он мог бы без сожаленья заставить её изнывать от нетерпенья, [тихо пыхтеть и мучиться, не имея шанса присесть в своём «рабочем» корсете, предназначенном для выхода под сиянье софит] если бы не был таким... Александром. Трудоголиком и славным парнем. Что ощущалось столь несправедливым по отношению к ней.
Гораздо сподручнее было бы рисовать бывшего мужа в гротескных тонах: втиснуть его в шаблон классического мерзавца, каким обычно представляется Роджер Айлз, алчный до тактильных контактов. Это позволило бы ей игнорировать факты, которые — грея кожу через ткань тёмных брюк — упрямо заверяли в обратном. Он не избавился от него. Она отлично чувствовала скрипучую мягкость, привалившись бедром, пока рассматривала на холсте индустриальный пейзаж. Роскошный диван, что стал для неё подарком.
Когда-то.
Очень давно.

Мебель для посетителей в предыдущей конторе была призвана выставить незваных гостей как можно скорей, поэтому он купил его ей. «С потрясающей скидкой в половину цены, у племянника Фредди, который годился Макэвою в отцы и приторговывал офисной техникой на безымянном углу при Мексиканской границе». Безусловно, он лгал тогда ей. А она, лихорадочно целуя его, делала вид, что безоговорочно ему верит. Теперь это представлялось странным и почти невозможным, но в те далёкие дни они возвращались домой либо вместе, либо вдвоём терялись где-то к нему на пути. То была сладкая пора влюблённости вопреки. Александр забирал её от несмолкаемого грохота кутежа, свойственного всем выпускникам творческих академий, тогда как она, натягивая до подбородка безразмерный пиджак, засыпала под шорох бумаг у него в кабинете.
Cтоило ли сказать ему спасибо [когда-нибудь в иную их встречу] за то, что она точно знала о чём в своих незатейливых композициях поёт Тейлор Свифт, и запихнуть поглубже список претензий из песен, безвозвратно подпорченных им? Тут не помешало бы одёрнуть себя: запретить развивать подобные мысли, способные и годы спустя тревожить в ней дрянь, которая, подобно ребёнку, получившему от дерева оплеуху, желала ударить обидчика — ветку, понедельник или бывшего мужа — как можно больней. Они давно миновали тот тривиальный период, где один мужественно сдерживал кипящее негодование внутри, пока другой, будто нарочно, подстёгивал назревающий скандал каждым поворотом своей головы.
Нет.
Вот что сейчас должно произойди.
Звуки за стеной обретут более внятные очертания фраз, и у неё останутся доли секунд, чтобы, обуздав клокочущий пульс, медленно развернуться к источнику суматохи из шаркающих по полу шагов. Когда там, на другой стороне, манеры, привитые матерью, не позволят Александру размять затёкшие плечи, между тем как понурый клиент в одиночестве ковыляет к порогу королевства Mcavoy law firm — он, разумеется, ринется проводить человека... и тогда — увидит её, каменея от тихого пожелания:
— Доброй ночи.
Но реальность Мо подвела.
Александр не обратился в гранит, когда его глаза встретились с её ласковым взглядом. Едва уловимое движение кадыка — стало всем, чем смогла разжиться она. Слабое утешенье, если он был в том настроенье, чтобы оспаривать любую деталь, которая однажды пригрезилась ей. Они не раз швартовались у берегов «непримиримых противоречий» из-за таких, казалось бы, смешных мелочей. Морин по-прежнему не разуверилась в том, что, впервые предлагая ей выпить, «Алекс» по-мальчишески запинался, подбирая слова; в тут пору как её муж любил утверждать: «Память — ненадёжный свидетель».
— Ночи? — от рассеянного пожилого мужчины вырвалось то ли приветствие, то ли вопрос. Слишком увлечённый разглядыванием своих наручных часов, он упустил из вида потрескивавшее в воздухе напряжение. — Мне нужно было сменить Джорджа к семи.
Без ретуши крупных планов и подчёркнутых пауз, добавленных воображеньем, сцена «случайного столкновения», словно пробные лобзания двух подростков, оказалась до обидного скомканной и безобразной. В обстоятельствах, где закон ревностно оберегал конфиденциальность клиентов, от них не требовалось официального представления. Посему пробормотав что-то под нос на прощанье, посетитель покинул славного парня, в то время как Макэвой тесно прижимался к двери, приглашая её пройти в кабинет одним кивком головы.
Было чертовски сложно, сдержав смешок, не поинтересоваться не пять ли ему, прежде чем, громко перебирая высокими каблуками, очутиться внутри.

Кому-то из них придётся быть взрослым. Сегодня, к примеру, она могла дать себе от десяти до двенадцати, когда при помощи шантажа уговорила их бывшего домовладельца устроить встречу Александра с «хорошим и крайне нуждающимся в его консультации проходимцем». Слезливая история, выдуманная Хавьером[и рассказанная Макэвойю после по телефону], мало волновала её. Главное, Александр имел представленье: сегодня ему придётся потратить свой вечер на кого-то ещё. Да, фактически, она обманывала его, но у для них, увы, не существовали иные варианты. Они никогда не встретились бы, если бы Морин лично набрала Александра. В их неустойчивом расписание между сном и забытым списком покупок определённо затесалось бы событие поважней. День рождение отца? Премьера у заклятого конкретна? Или коллективных иск против живодёра, который кормил уточек хлебом? Удивительно, как много удаётся найти по-настоящему важных причин, когда ни один из вас не хочет видеть своего оппонента.

Страницы заготовленных предложений, ожидавшие данной минуты, дабы бурным потоком обрушиться на него, превратились в н-и-ч-т-о.
Остановившись в футе от заваленного бумагами стола, всё о чём она могла думать, пока он щелкал затвором замка, что это ужасно несправедливо: насколько ему подходил этот костюм, щетина и «жизнь без меня». Должно быть вселенная утратила всякое чувство стыда.
— Какого чёрта ты не выглядел так непозволительно хорошо до того, как мы разбежались? — игнорируя списки из возможных «против» и «за» Морин перечеркнула ранние планы «быть кем-то другим: сдержанным и холодным».
Взгляд не без любопытства блуждал по сторонам. Деревянные панели, металлический абажур. Знакомые линии в интерьере — эхо неувядающей классики, способной вернуть каплю стабильности среди вихря проблем — продавали Александра не хуже, чем его полные понимания глаза или горячая, будто первородный грех, борода.
Модель моноплана опасно кренилась у края стола. Яркую безделушку Макэвойю, очевидно, вручил неугомонный сынишка его старшей сестры. Дома на верхней полке стеллажа, отданного под виниловые пластинки, у неё хранился схожий ретро-автомобиль, однажды оставленный ребёнком после особо удручающего испытания над пианино.

[Мо и по сей день не понимала, каким образом согласилась обучать кого-то игре, однако его мать не принимала отказов, а Макдермотт едва ли находила в себе силы сопротивляться, с упоением предаваясь хандре. Намерение переключится от потерпевшей крушение личной жизни, получив степень магистра, более не представлялось столь гениальным. Занятия с вечно взлохмаченным шестилетним мальчишкой вернули ей, «самому крутому человеку, даже если банк никогда не одобрит тебе ипотеку», присутствие духа тогда].

Так могла ли Морин поддаться порыву? Подтолкнуть игрушку на безопасную середину? Прикасаться к чему-то более не принадлежащему ей? Миллион таких значимых-незначительных мелочей делало само пребывание здесь до нелепого сложным.
— Кресло выглядит довольно удобным. Жаль, — как не хотелось бы сохранить иллюзию и верить в противоположное, — собственными силами мне не выбраться из него. — Наивно не принимать во внимание факты. Он не раз помогал ей застегнуть молнию вечернего платья или искать пластырь для изуродованной каблуками стопы. Каждый маленький трюк, позволяющий сохранить силуэт, лицо или осанку. Александр знал его. Способный читать, насколько важно для неё сегодня было встретить его. Не тратить время на крюк, коей позволил бы, заскочив домой, впопыхах натянуть мягкий свитер и сделать макияж менее броским. Она слишком опасалась того, что больше не знает его; поэтому наплевав на муки, ненависть и неудобства, ринулась к нему на порог сразу после очередной глупой ярмарке тщеславия для спонсоров и коллег. Все в ней буквально кричало: «Пожалуйста, не будь сегодня ослом. Это действительно важно»
— На меня вышли представители мышиной корпорации с предложением, — ладони сжимали едва ли не плюшевые углы невысокого кресла, пока она привалилась к нему поясницей. С губ сорвался лёгкий смешок. — Мечты сбываются. Ты знаешь... — В три года, впервые увидев Себастьяна в «Русалочке», Морин с поразительной чёткостью осознала: «Это оно! Этим я буду заниматься всю свою жизнь». Без запасных вариантов. — Но... Есть огромное «но». Это не похоже на то, что я представляла. Они предлагают мне именно то, чего я хочу? Или пытаются купить парой чеканных монет мою душу? Как мой адвокат... Ты можешь рассмотреть их предложение?
Даааа.
Стыдно признаться, однако за годы, минувшие после их публичного расставания, у неё не сыскалось свободной минуты, дабы подобрать себе кого-то ещё. Сначала подобный жест представлялся ей благородным: они взрослые люди и, несмотря на [почти официальный] развод, вполне в состоянии придерживаться рамок делового общения. А когда иллюзии «взрослых людей» осыпались грязью из скандалов и сор, она едва ли могла выносит рядом с собой другого юриста.
Тянуть.
Опаздывать.
И задерживаться.
Безбожно.
Она умела ничуть не хуже него.

»»»»»»» 2010 год

В этом не было ни крупицы здравого смысла, но — вместе с первым погожим теплом, согревающем обнажённые, по-зимнему молочные плечи, пока руки сжимают внезапно ставшее абсолютно ненужным пальто — весна обещаний посетила Нью-Йорк, отодвигая в сторону осторожность. Залитая солнечным светом серость пешеходных дорожек будто невзначай подпихивала напоминание к краю сознания: минует месяц-другой, и от них, раскалённых в удушающей жаре бетонных кварталов, вверх потянется едва заметная дымка, способная обманывать глаз, искажая линию горизонта и увлекая измождённого жителя мегаполиса в миражи. Так по обыкновению возникали сладкие мимолётные планы. Например, сбежать каким-нибудь июльским днём на неделю в штат Мэн, где белёсые маяки и острые прибрежные камни непременно должно хранить при себе дуновенье желанной прохлады. Безусловно, чтобы претворить подобное в жизнь потребовалось бы выкроить свободное время среди плотного графика фестивалей, «обсудить» вопрос безопасности с мамой [после несчастного случая с Уильямом семья всё ещё со скрипом отпускала Морин от себя], а также поинтересоваться мнением того парня. По сути своей затея встретить закат на склонах горы Кадиллак едва ли обладала чем-то большим, нежели призрачный шанс на успех, но весна... весна брала верх. В её дыхании звучал небезызвестный припев, где «L», падая на язык, заставляла уголки губ расходиться в лукавой улыбке, «О» добавляла миру плавности и кружения; «V» создавала устойчивый ритм лёгких шагов, тогда как ёмкая «Е» сглаживала ухабы эфемерного завтра.
Наверное, поэтому она не заметила, что коврик для ног лежал на удивление ровно, а замок был закрыт на один оборот вместо двух. Отец едва не оглох от дикого визга, когда неожиданно для Морин вылез из-под островка её маленькой кухни с отвёрткой наперевес.  Пакет из фруктов и леденцов смачно шмякнулся на рядом стоящий бледно оранжевый стул.
— Не делай так. Это ужасно, — недовольно просипела она.
— Согласен, кроха. Это ужасно, — пожурил её Дугал, отодвигая в сторону пузатую кружку, к которой потянулась Морин. Да-да, в двадцать два года отец по-прежнему вынужден напоминать ей о том, что нужно мыть руки перед едой. — Где была твоя голова?
Сначала её посетило желание отшутиться в ответ. Прикрыться образом Анны Болей, жизнь коей безусловно стала легче без веса черепа, увенчанного короной. Но, чёрт побери, ей ни за что не одолеть его на поле из постулатов, где каждая строчка была посвящена её безопасности. Он прав — она ими пренебрегла. Смирено пожимая плечами, Морин поплелась к пустой раковине.
— У воды слабый напор, — поделился наблюдениями папа. — Надо бы заменить клапаны. А лучше вместе с управляющим спуститься в подвал и посмотреть бойлер.
— Объясни на общедоступном, сколько это всё протянет без химиотерапии? — обратилась она к нему, вытирая ладони и размышляя о том, какую сумму — несуществующих денег на сберегательном счёте — ей придётся спустить на внезапный ремонт.
Положа руку на сердце, Мо крайне смутно понимала о чём сейчас толкует отец. На её беглый взгляд всё было в порядке. Пусть определение «порядок» не совсем точно подходило занимаемому ею жилищу: столетние стены, скрипучие полы, мебель, расставленная по настроению в разнобой, куча партитур и горы пледов — последнее её особая слабость; без них она позорна тряслась, словно маленькая собачка вне переноски от Prada. Небольшая квартира в доме из красного кирпича; далеко не те шикарные апартаменты, какие в своё время снимал старший брат. Но ей нравилось здесь: высокие окна, хлипкие петли и запах кофе, снующий в перекрытиях ранним утром.
— Просто поговори с управляющим.
«Или я сделаю это вместо тебя» — добавила она про себя. У её отца были невероятно выразительные глаза: мягкие, как его тёмные кудри, и колкие, будто дно колодца в январскую ночь на Инишмор. Что казалось несколько странным для их блёкло зелёного цвета, однако именно они позволяли ему с почти осязаемой нежностью смотреть на неё, пока он степенно орудовал над плитой, заставляя закипеть чайник, или искал в шкафчике две подходящие кружки.

—Ладно. Поговорю, — легко согласилась Морин, намеренно не называя точные сроки и поудобнее усаживаясь на стул. — И как ты тут оказался? Ещё полгода назад, когда я попросила перенести день благодарения ко мне, ты не выносил зловонье Нью-Йорка. У тебя буквально исчезал аппетит.
— Разве твой дядя не начал пользоваться тем набором для ванн, подаренным ему от нашей семьи на рождество?
Мо не понимала, смеяться ей или закатывать глаза. Мужчины, прожившие около полувека, не собирались прекращать тягаться в том, чей подарок, купленный при заправке, окажется хуже.
— Daid...
— У Мюриэл опять проблемы с выключателем в жёлтой гостиной. — Он подыграл её возмущенью, изобразив поверженный вид.
О! Конечно. Бабуля обожала проделывать данный трюк. Обдавать отца призреньем при встрече, но как только в её жутком доме пол начинал ходуном ходить или протечку давали древние трубы, она брала телефон, чтобы в течение двух часов изводить мать Мо жалобами на незавидную участь одинокой старухи.
— Значит ли это, — не без иронии уточнила Морин, — что я выиграла бесплатный купон на услуги, предоставляемы Дугалом Коннолли?
— Я уже отрегулировал покосившуюся дверь в спальне и прикрутил ножку к столу. Если ты только не собиралась вечно использовать нагромождение книг в качестве четвёртой точки опоры? — спросил Даг, приподнимая косматые брови. — Не благодари, — он улыбнулся и похлопал себя по груди, будто избавляясь от невидимой пыли. — А что твой парень? Способен взять молоток?
Мо не сдержала смешок. Когда бабуля использовала исключено старомодное «ухажёр», в речи отца её «плюс один», скорее, напоминал «парня» из баскетбольной команды, с которым Морин целится в кольцо по выходным.
— Не переживай, — заявила она, разливая по чашкам дымящийся чай, — прежде чем мы поженимся, я заставлю его собрать шкаф, покрасить стены и прочистить слив от волос. А пока ему хватает такта, чтобы не врываться ко мне без приглашения с желанием смазать оконный замок.
Отец удручённо покачал головой и наконец занял место напротив неё.
— Мы последнее поколение настоящих мужчин.
— Невосполнимая потеря для нас, — поддержала Морин, спрятав улыбку за фарфоровым ободком.

«««««««««««««««««

Пленительный голос Перри Комо, доносившийся из-за стены, и абсолютно непопадающая в ритм капель, что бесновалась над головой, послужили финальным толчком к тому, чтобы согласиться с предложением управляющей семейной гостиницы — съехать. Казалось, табличка «Дом там, где ты» на плотной дубовой двери вот-вот подмигнет ей завитком буквы «ы», наблюдая за тем, как Морин, достаёт из-под кровати недавно засунутый туда чемодан, пыхтя будто дикий кабан в поисках трюфеля. Аляпистое покрывало упорно цеплялось за колесики и замки, постепенно сползая с кровати. Она обязательно поправит его, прежде чем покинуть номер в «Лили Хауз»; сотрёт следы своего пребывание и вернёт этой спальне мешанское очарование Новой Англии.
Сочетание векового деревянного фасада и новой мебели, купленной словно на «бабушкин» вкус, немного резало глаз, но по-прежнему выигрывало в соревновании с тоскливыми интерьерами придорожных мотелей. Выбор представлялся столько очевидным, когда из-за жуткого снегопада, охватившего север Восточного побережья, самолёт совершил вынужденную посадку в воздушной гавани Брэдли. Провести сочельник под крышей симпатичного дома? Либо ютиться на простынях, не раз попользованными странствующими забулдыгами, уминая шоколад из автомата внизу? На то чтобы найти пойти подходящий вариант, листая изображении в приложении, потребовалась пара минут. Свободные номера в близлежащем городке Виндзор-Локс, расходились быстрей, чем стаканчики кофе у здания Федерального суда после объявленного судьёй перерыва, но за накинутую водителю компенсацию в качестве чаевых, её без проблем доставили дальше по Саут-стрит, в Саффилд; где среди открыточных видов штата Коннектикут и приветливых белых людей затесалось три мини-гостиницы, из категории тех, что выступали, скорее, развлечением для случайных туристов, и ни одного прибежища шлюх и торчков. Последние порядком приелись Макдермотт в течение бесконечных рабочих часов.
Однако мнимое преимущество обернулось против неё, после того, как спустя два час мокрое пятно на потолке спальни потребовало пластикового ведра и уродливого — непомерно огромного — керамического кувшина. Аманда, управляющая «Лили Хауз», предположила, что виной тому повреждение кровли, которое могло произойти, пока дом оплетали рождественской паутиной огней. Добавив к этому сетование на гнездо белок, старые трубы, а также треклятый снег, вынуждающий по несколько раз на дню чистить подъездную дорожку, и горький вывод напрашивался сам собой: женщина обожала трепать языком, но в остальном была абсолютно бессильна. Профильные канторы соглашались взяться за ремонт не ранее понедельника.
Минуты хлопот, и Морин напоследок оглянулась вокруг. Коврик перед дверью теперь лежал ровно — кровать не имела заломов. Без электричества в мягком свете разномастных свечей комната выглядела столь уютно, что никому не захотелось бы её покидать.
Вместе с хозяйкой они спустили багаж на первый этаж, устроив его в дальнем углу гардеробной. Аманда пообещала оставить плед на диване в гостиной, если к полуночи вопрос с ночлегом не будет улажен, а до той поры Макдермотт выпроваживали коротать вечер в ресторане «Фри фигс».

На улице ни души. Лишь редкие машины подмигивали ей огнями, поворачивая на перекрёстах. Воздух был настолько насыщен кислородом, что адаптированные под духоту и копоть Нью-Йорка легкие то и дело сжимались, создавая неприятное першение в горле. А звёзды? Если бы не мокрый снег, который царапал щёки и путал ресницы, то на небе наверняка можно было бы увидеть россыпь небесных светил. Неспешная прогулка давно не приносила такого благословенного ощущения пустоты. Где-то между библиотекой [хотя от современной муниципальной архитектуры нападала зевота] и старым погостом она поймала себе на мысли, что могла бы застрять здесь навсегда. Ей нравилась фантазировать о том, какая жизнь у неё тогда бы была, и задвинуть подальше обстоятельства, которые её сюда привели. Нельзя прослыть неудачницей после тридцати. Серый Вольво, поблёскивая боковым зеркалом, был припаркован крайне удобно. Прежде чем подойти к двухэтажному строению из красного кирпича с огромной вывеской «Фри фигс», Морин наклонилась, дабы озябшими пальцами убрать с лица лишнюю воду.
Поток тёплого воздуха у порога почти сбивал с ног. Внутри деревянные панели и люди — словно бочка, переполненная креплённым вином, что вот-вот лопнет по швам, — тонули в блеске красно-золотых украшений. Море из теплых оттенков, шумной толпы и ароматов терпящей поражение кухни. Чужие локти помогали быть расторопнее, снимая пальто при крохотной гардеробной. После покоя снаружи суматоха в холле обескураживала. Она явно неверно оценила количество желающих провести канун праздников в кругу семьи и нагрузку на авиасообщение в последние дни.
Это в Нью-Йорке можно было набраться в баре на рождество. А жители провинциальных городков должны были закрывать свои заведения на зимние праздники и в данный момент страдать на рождественской службе. Но дух капитализма, похоже, оказался сильнее других.
Пока Морин извилистыми путями пробиралась в дальний конец бара, ей почудился детский вой со стороны, занимаемой рестораном. В коридоре у туалета две женщины тихо спорили о чём-то, отдёргивая ручки чумазого мальчугана от висящих на стенах картин, не давая пройти остальным. Вдобавок пожилая пара настолько увлекалась разговором друг с другом, что мужчина, смеясь, едва не упал, попытавшись утянуть Мо за собой.
Когда её задница встретилась с мягким сидением стула, настроение вяло барахталось на нуле. Н е л е п о. Куда пропало намеренье не поддаваться звучанью минора из-за обыденной чепухи? На огромной плазме Маколей Калкин уминал попкорн, местный любительский бенд пытался перепеть Бренду Ли — ей тридцать три, а не три, чтобы неспособность родителей вместе прочесть псалмы могла послужить причиной для глупых решений или кислой мины. И тем не менее — вот она! Застряла чёрт знает где, в попытке доказать себе или миру, что, в отличие от матери и отца, у неё получится быть взрослой, способной делить трапезу с кем-то, чьё дыханье вызывало зуд на теле.
— Добрый вечер, Сазерак, пожалуйста, — сделала заказ подошедшему бармену Морин; однако получив нахмуренные брови вместо утвердительного кивка, продолжила свою мысль: — Негрони? Виски с колой? Виски со льдом? Приемлемо всё, куда можно плеснуть виски или бурбон.
К полуночи голова не должна превратиться в тыкву, карету либо любой иной хлам. Лишь тётка Агнес, известная в узких кругах шарлатанка, обладала талантом видеть судьбу на дне бутылки, полной домашнего джина. В телефоне копились сотни непрочитанных поздравлений, толкая к тому, чтобы отключить звук, — и ни одного уведомления с подтверждением брони, кроме навязчивого спама отелей Вермонта.

От витающих в воздухе ароматов румяной идейки и сахарных пирогов сводило живот. Меж тем установленный на карте лимит оставался неумолимо жесток: не уладив проблему с ночлегом, Макдермотт не могла позволить себе плотный праздничный ужин. С уколом злости она взялась за свой рабочий блокнот, дабы набросать кое-что о яде, танцах и кровавом аде; материал, который будет несложно продать к следующему октябрю. Шариковая ручка скользила над жёлтой бумагой, а Морин, по обыкновению, настолько погрузилась в себя, что перестала замечать гогот компании позади и вряд ли не ответила бы какой именно напиток подносила к губам, перечёркивая неудачный отрывок.
Оттого появление чужой ладони, тыкающей в блокнот, неприятно удивило её. Возможно, деликатное покашливание или вежливое приветствие прошло мимо неё, но ей хватило одного взгляда на захмелевшего посетителя в оксфордской рубашке с помятым воротничком, прежде чем отстранённым тоном произнести:
— Приятель, я замужем, извини.
В его словах нет нужды. Она выросла в семье, где здравствовало клеймо «хороший/плохой алкоголик», чтобы после построить карьеру в сфере, предусматривающей еженедельные возлияния игристым вином. Мужчина слишком набрался и потому игнорировал вполне очевидные знаки, указывающие на то, что ему лучше отправиться донимать кого-то ещё.
— Где же кольцо? — ухмыляясь, он потягивал джин. Желание потрепать языком обуревало его; выбрав жертву, ему и в голову бы не пришло сдать назад.
— Вынужденная мера в тяжёлые времена. Отсутствие кольца равнозначно бесплатным напиткам. А мы к праздникам порядком подрастрепали семейный бюджет. Однако брак — не самая удобная вещь, — Морин выразительно посмотрела на красный след ободка на безымянном пальце мужской ладони. Иногда она почти жалела парней вроде него: годы семейный жизни отучили его флиртовать, не давая реализовать редкий шанс с кем-то переспать. — Вслух муж может с чем-то согласить или против чего-то не возражать, но я точно знаю, какие действия или поступки будут ему неприятны.
Мужчина громко захохотал.
— Детка, ты сейчас пудришь мне мозг. — Будучи не в силах совладать с бокалом в руках, он, вздрагивая в плечах, расплескал содержимое.
Порыв отпрянуть в сторону от него подавить тяжело. Прозрачные капели на тёмном дереве раздражали её. Впрочем, как и любая деталь в данном представителе галантного юга: его рокочущий тембр, аккуратный зачёс и телосложение каланчи; другими словами, он был... обычен. Что не дурно само по себе, когда ты оформляешь в банке заём или беседуешь с офицером, но отрывать ради этого Мо от работы — помилуй Боже. Только чудо рождества сберегло от обещания размножить ему мозг, если тот не исчезнет. В поцелуе вежливости чья-то щетина мягко заткнула ей рот. Неожиданный контакт, который едва ли случился, но человек отстранился, а смесь ароматов из виски и типографских чернил осталась при ней.
— О, вот и ты... — Губы растянулись в широкой улыбке — новый участник их диалога, казалось, держал адское полчище в глубине своих глаз. — Опять задремал, уткнувшись лицом на документы? Я как раз почти уговорила славного джентльмена заказать напитки для нас.
Под давлением перекрёстного огня взглядов докучавший мужчина медленно, но всё же, сообразил, что к чему, и, привлекая внимания бармена, проголосил:
— Глинтвейн для пары. — А после, пошатываясь, побрёл в другую часть бара.
Забавно. Монстр повержен, и теперь они вместе увязли меж пластиковых веток омелы в мерцанье светодиодных огней. Что слишком напоминало истории, в которых девочек учат возлагать надежды на прекрасного принца. Того, кто непременно спасёт.
— Спасибо, — обратилась она к человеку, целовавшему её минуту назад.
Неотягощённый следами физического труда, в дорогом кашемире и с выговором из Лиги плюща, он будто был создан для того, чтобы провоцировал окружающих на нецензурную брань и чувство стыда. Такой до невозможного л а д н ы й. Ей нравилось и в то же время не нравилось всё в этом парне.

— Неплохо справился с ролью. Помог опыт драматического кружка? — Разум лихорадочно метался между правильным и детской блажь — по сути заведомо проигранный бой, когда на стороне последней магия праздника и алкоголь. Оттого Морин продолжила, протянув руку: — Ребекка.
Попытка быть взрослой закончилась неудачей.
Так почему бы не повеселиться на рождество?